Любовь и вечная жизнь Афанасия Барабанова - стр. 22

Сани промчались мимо него и поехали дальше.

– Вы любите Пушкина? – поинтересовалась Татьяна.

– Люблю! – искренне ответил Атаназиус. – А вы?…

– И я люблю. Надо же! Его знают и у вас.

– В том-то и дело, что плохо знают, – сказал Штернер. – Так получилось, что один русский заказчик случайно оставил в моей типографии две его книжки со стихами. И теперь они всегда при мне.

– Какой вы молодец, господин Атаназиус, что не расстаётесь с ними! – вырвалось у Татьяны.

– Я человек верный, – улыбнулся Штернер. – Кого полюблю – сберегу навеки…

Татьяна отвела глаза, словно услышала признание в любви.

– А вообще-то это моя матушка молодец! – уже серьёзно произнёс он. – Впервые услышал «Руслана и Людмилу» именно от неё. И сказки Братьев Гримм тоже. А благодаря стихам Пушкина, стал и сам немного сочинять…

– Вы пишете стихи?! – изумилась она.

– А что удивительного? – не понял Штернер.

– Впервые разговариваю с живым поэтом!.. – с затаённым восторгом сказала Татьяна.

– Ну что вы! – смутился Атаназиус. – Какой же я поэт!.. Особенно в компании с Пушкиным! Так… фантазирую… В свободное время. Немного стихи… Немного сказки…

– И сказки тоже?! В стихах? Как «Руслан и Людмила»?

– Нет, сказки я сочиняю в прозе… Как Вильгельм Гауф. Или Гофман.

– А кто это?

– Известные немецкие писатели… Разве их не читали?

– Нет… – покраснела Татьяна.

– И «Щелкунчика»?

– И «Щелкунчика»…

– Значит, историю Маленького Мука тоже не знаете.

– Не знаю… – вконец огорчилась Татьяна, но сразу же отважно улыбнулась: – Не беда! Впереди меня ждёт много приятного времяпровождения в компании этих господ. Я обязательно прочту всё, что они написали, если вы так советуете. И обещаю впредь читать их новые сочинения.

– Увы! Их уже нет на свете!..

– Как?! – вскрикнула Таня. – Неужели умерли?!..

– Да, Вильгельм умер совсем молодым, в 25 лет. А Эрнст Теодор Амадей в 46.

– А эти кто такие?

– Кто? – не понял Атаназиус.

– Ну… Эрнест, Теодор и Амадей.

Штернер невольно рассмеялся.

– Эрнест Теодор Амадей – это тройное имя Гофмана, – объяснил Штернер и, убрав улыбку, спросил: – Вы не обиделись за мой смех?

– Я не обидчивая, – гордо вскинув голову, ответила Татьяна. – Вы же не хотели надо мной посмеяться, правда?

– Правда! Просто ваши глаза внезапно стали печальными.

– Это оттого, что мне стало жаль ваших писателей… Мне вообще жалко людей, когда они умирают… Особенно, в двадцать пять лет!

– Кстати, Пушкин перешагнул этот возраст. Сейчас ему уже тридцать шесть…

– Ну, Пушкин будет жить долго, – беспечно произнесла она, – и умрёт совсем-совсем старым и седым человеком. Представляете, сколько ещё стихов он напишет за эти годы?