Любовь и корона - стр. 10
Императрица тяжело вздохнула и немного призадумалась. В памяти ее быстро ожили те дни, когда она, пленившись блестящим Морицом Саксонским, с такою радостью готова была отдать ему свое сердце, свободное еще от полновластного владычества Бирона.
– Много, много в жизнь свою я натерпелась, – начала она. – Бывало, приеду сюда из Митавы, так словно какая-нибудь челобитчица из подлого народа, то к светлейшему князю Александру Данилычу, то к другим знатным персонам ходишь, чтобы какую-нибудь тысчонку рублевиков выпросить; да и ту с попреками неохотно давали… А вот как посмотришь, то не только все хорошо обошлось, но еще и самодержавствовать мне Господь Бог привел.
– Он взыскал ваше величество своею милостью для славы и счастия российского отечества, – подхватил Остерман, низко склоняясь перед императрицею.
– Устал ты, Андрей Иваныч, поезжай домой да отдохни.
– С рабским моим усердием на службе всемилостивейшей моей государыни никакой усталости никогда не чувствую…
– Спасибо тебе за твою службу…
Остерман хотел было стать на колено, но ноги его дрожали, и он испустил тихий, сдержанный, быть может, и притворный стон.
– Не нужно, не нужно, – сказала императрица и протянула ему свою большую руку, которую Остерман поцеловал с благоговением, а Анна Ивановна милостиво кивнула ему головой на прощанье.
III
В ту пору, к которой относится наш рассказ, жизнь в Петербурге отличалась, между прочим, и тем, что в здешних даже самых знатных домах утро начиналось гораздо ранее, нежели теперь, и сообразно со вставанием спозаранок распределялся весь день. Так, императрица Анна Ивановна постоянно обедала в полдень. Прихода ее в столовую ожидал Бирон со своим семейством, и, кроме этих лиц, никого никогда не бывало за ежедневным обедом государыни. Даже для принцессы Анны Леопольдовны, жившей в одном дворце с императрицей, держали особый стол. У принцессы вообще не бывал никто из посторонних, и все ее общество ограничивалось ее воспитательницею, неразлучною ее подругою фрейлиною баронессою Юлианой Менгден да несколькими камер-юнгферами. Принцессу держали во дворце под строгим надзором. Императрица и Бирон допытывались беспрестанно у приставленных к принцессе соглядатаев о том, кто из чужих людей был в течение дня в ее покоях. За случайными посетителями и посетительницами Анны Леопольдовны учреждался тотчас же бдительный надзор, и они могли быть уверены, что имена их значатся в списках Тайной канцелярии в числе так называвшихся тогда «намеченных» людей, то есть таких оподозренных личностей, которых при каком-нибудь особом случае следовало немедленно притянуть к допросам и пыткам. Разумеется, что такой строгий надзор за принцессой был учрежден в политических видах, но в этом отношении он был совершенно излишен, так как Анна Леопольдовна вовсе и не думала заниматься политическими делами. Надзор этот оказался, однако, недействительным на те случаи, когда, как говорится: девушку под замком не удержишь.