Люблю… - стр. 8

Как мы смогли

так бездарно и глупо расстаться, и

не умереть,

каждый день от любви умирая?

Мы в зеркалах

друг у друга незримо присутствуя –

мимо людей

протекаем в толпе, не замечены:

мы не видны

им, но что-то однажды почувствовав,

спросит тебя

обо мне, наконец, твоя женщина.

И у меня

о моей постоянной нездешности

будет пытать

тот, кто рядом, и дай ему, боже мой,

мудрости не

разбивать от бессилия в бешенстве

старых зеркал,

где моё отражается прошлое.

***

Крылья сломав,

кровоточить в районе лопаток, и

белое не

надевать – эти раны не лечатся.

Не вспоминать,

как мы вместе летали, а падали –

по одному.

Просто люди.

Мужчина и женщина.

А у нас тут какое-то (кто бы считал) февраля.

Ты ведь помнишь, как я феврали – так недавно! – любила?

И осколки надежд с неба – градом в лицо… Тополя

стариковски стволами скрипят… А душа – не остыла:

очень просит тебя, и попробуй ты ей объясни,

что прошло столько лет, этот долг уж пора безвозвратным/

безнадёжным признать (Слишком много с такими возни:

это дорого, больно и слишком ресурсозатратно –

чтобы просто хранить, чтобы думать, каким бы ты был;

чтобы брошенным псом не смотреться в закрытые двери

в ожиданьи тебя – ты ведь просто случайно забыл,

а не бросил нарочно. Самой же придумать, и – верить…)

Ты однажды вернёшься, и в чёрных провалах глазниц

я увижу тебя – не придуманным, а настоящим,

и вся жизнь промелькнёт с тихим шелестом старых страниц

безнадёжного дела, заброшенного в дальний ящик

моей жизни дурной, но в архив не сдаются с тобой

никакие дела – всё в надежде на чудо пылятся…

Ты однажды вернёшься, но встретишь не радость, а вой:

ты живым – приходи, а посмертно не надо являться.

А он – как ты тринадцать лет назад:

глаза точь-в точь такие и ресницы,

и сколько я ни жму по тормозам –

он здесь, со мной, ты – можешь только сниться.

Когда он улыбается во сне –

совсем как ты в прекрасном прошлом нашем –

я знаю: он дарован богом мне.

Надолго ли? Да кто ж там точно скажет…

Но мы с тобою были – навсегда –

с момента самой той внезапной встречи,

и тлеем порознь долгие года,

сгорев дотла буквально в первый вечер.

А он – горит так ровно и тепло,

любовью грея тело мне и душу,

а время до сих пор не истекло,

и я не жду конца любви, не трушу.

Я не дрожу осиновым листом,

что вдруг перегорит он и остынет –

пусть будет всё, как будет, но – потом:

сейчас – он мой, навеки и отныне.

Ты говоришь, мол, она тебе мозги вынесла,

и сердце выела очень медленно ложкой чайной,

что ты бежал без пальто от неё в плюс одиннадцать

от общей усталости и вообще от отчаяния,