Любить Пабло, ненавидеть Эскобара - стр. 68

, превратились в кровавую оргию пьяных снайперов. Все было в огне, кругом грабили торговцев и убивали без разбору. Тысячи трупов складировали на кладбище, потому что никто не осмеливался их хоронить. В эти три ужасных дня единственный колумбийский государственный деятель, Альберто Льерас Камарго, укрылся в доме своих лучших друзей, Эдуардо Харамильо Вальехо и Ампаро Вальехо де Харамильо, красавицы, сестры моего отца. Именно после смерти Гайтана началась эпоха безграничной жестокости, известная как расправа 1950-х («Ла Виоленсия»[60]). Еще подростком, когда я увидела кадры с войны, где были запечатлены надругательства мужчин над телами женщин и их еще неродившихся детей, мне несколько дней подряд было плохо. Я поклялась себе, что никогда не стану рожать. Не позволю моим детям жить в стране отморозков, монстров и дикарей.

Обо всем этом как-то ночью мы говорили с Глорией Гайтан Харамильо, дочерью выдающегося человека, пока ужинали с Марией и Каталиной, двумя ее прелестными, похожими на парижанок, дочерьми, обладательницами пытливого разума, полученного в наследство от знаменитой матери, легендарного деда и бабушки аристократки, родственницы моей бабушки. Незадолго до этого, узнав о том, что Вирхиния Вальехо ищет диск или кассету с выступлениями ее отца, Глория вышла из офиса, расположенного в Центре имени Хорхе Элиесера Гайтана в Боготе, чтобы, пустив в ход свою очаровательную улыбку, поинтересоваться, почему мне все это так любопытно. Мой бывший муж, социалист и сторонник Перона, большой друг еврейского банкира и миллионера, принадлежавшего к аргентинской организации «Монтонерос»[61], однажды сказал: «Если и есть что-то, что заставляет сердце революционера трепетать – так это магнат, симпатизирующий его делу». Я рассказала Глории, что «Робин Гуд пайса», как и Гайтан, сын учительницы, поручил мне найти выступления ее отца. С моей помощью он хочет постараться тщательно их изучить, научившись управлять интонацией, дабы пробудить в общественных массах вдохновение, когда-то внушаемое знаменитым политическим деятелем. Спустя час увлеченного разговора о партиципаторной демократии, пробежавшись по центру и выставочному комплексу на стадии постройки, Глория пригласила меня поужинать с ее девочками в следующую пятницу.

Дочь Гайтана – утонченная женщина и прекрасный повар. Наслаждаясь изысканной едой ее приготовления, я рассказываю, что Пабло Эскобар финансировал президентскую кампанию Альфонсо Лопеса, а его партнеры-консерваторы, Густаво Гавирия и Гонсало Родригес, – кампанию Бетанкура. Глория знакома почти со всеми социалистическими лидерами мира и руководителями сопротивления многих стран. Между делом она упоминает, что была любовницей Сальвадора Альенде, убитого чилийского президента, посланником Лопеса Микельсена к Николае Чаушеску (румынскому диктатору), и является хорошей подругой Фиделя Кастро. Не знаю, может, потому, что Глория верит в реинкарнацию и понятие цикличности времени, ее особо интересуют рожденные в 1949 году (спустя год после убийства ее отца). Мы с Пабло приглашаем ее в Медельин, она с удовольствием соглашается. В течение нескольких часов, словно загипнотизированные, мы окунаемся в интерпретацию истории Колумбии в свете отсутствия отца Глории, отразившегося на всех сферах жизни страны. Уход Гайтана стал непоправимой потерей в ее жизни, пустотой, которую не заполнит ни один другой колумбийский лидер. Последователям Гайтана не хватает его цельности, достоинства, величия, магнетизма, способности передавать свою веру народу и возбужденным слушателям, вне зависимости от класса, пола или возраста. В них нет волнующей силы его голоса, готового выдавать идеологию в идеальных пропорциях, страстно и аргументированно, нет той потрясающей силы, которую Гайтану удавалось выразить в каждом жесте, нет властности, передаваемой мужественной, внушительной и незабываемой личностью.