Любить и верить - стр. 2

Легкость летнего утра охватила его, когда он вышел из подъезда. «Каникулы, каникулы!» – радостно телепатировал Олег самому себе, направляясь к своему «другу» Петровичу. «Друга» заключил в кавычки отец, потому что Петрович годился шестнадцатилетнему Олегу в деды. Работал закавыченный друг художником-оформителем в совхозной конторе. В ее темном коридоре Олег прошагал по скрипучим половицам до самой дальней двери, откуда слышалась приближающаяся дребезжащая музыка, и потянул дверь на себя. Пахнуло смесью краски и ацетона, едкой, но для Олега привычной, как и все, что являлось принадлежностью этой влекущей его комнаты.

– Здрасьте! Вы пришли? – искоса взглянув на Олега, ехидно прошепелявил старик. Он сидел, нога на ногу, с мандолиной в руках, склонив набок голову с плешью, как у Ильича, который виднелся на плакате, прислоненном в углу. Пониже плеши, за ухом у Петровича торчал карандаш.

– Здорово! Че делаешь? – спросил Олег, проходя и заглядывая в листы ватмана на столе с таблицами надоев.

– Да-а, надо вот тут подготовить… – глядя в мутное, грязное окно, произнес Петрович непередаваемо пренебрежительным тоном, мол, на кой мне черт все это, и отложил мандолину.

– Эть!.. – всколыхнулся он со стула, когда Олег чуть не уронил на ватман бутыль с краской. Олег сел на свое обычное место – по правую руку окно, впереди Петрович, восседавший за столом, за спиной – «спальня». Мастерская служила оформителю и жилищем. В углу, отгороженном парой стульев от остальной части комнаты, лежал старый матрас, а по стене к нему низко подползал провод, заканчивающийся лампочкой в полуметре от пола. Это и была «спальня» Петровича, а лампочка ему была нужна для ежевечернего чтения. Вокруг, прямо на полу, были беспорядочно свалены кипы подписных изданий по искусству. Олег сел на качающийся стул с рваным матерчатым сиденьем и вытащил из кипы «Советского художника» с не очень чистой обложкой.

– Н-н, тэ-эк… – промычал Петрович, взял лупу и наклонился над раскрытой газетой «За рубежом».

Оба углубились в чтение. Перелистывая страницы, Олег просматривал репродукции и пояснения к ним. Рубленые, лапидарные изображения героев труда у доменных печей или посреди пшеничного поля очень напоминали то, что рисовал Петрович на праздничных транспарантах. Это было неинтересно. Дальше помещалась статья о Микеланджело. Здесь глазам Олега стало сладко, будто вкус и зрение перепутались, встретившись с микеланджеловской роскошью и сложностью переплетения цвета от клубничной розовизны к шоколадной насыщенности и моховой зелени. Но на следующей странице могло быть еще интересней, и Олег, предвкушая это, снова перелистнул.