Любимый ястреб дома Аббаса - стр. 5
Маниах из дома Маниахов, что делаешь ты здесь, если, как мы слышали, тебе нет равных в закупках лучшего шелка? Ты овеян славой, Нанидат, вот паршивец. А ты знаешь, что твой отец приходил когда-то жаловаться моему, что из его сынишки растет что-то не то – кончит плохо, станет поэтом или музыкантом… Да, да, это было, Нанидат! И не так уж давно!
Я сиял улыбкой, не успевая ласкать словом и взглядом все новых друзей. Но душа переполнялась грустью. Что с вами стало, лучшие из лучших в Самарканде? Почему столь у многих погасли глаза? Почему у этой женщины, по которой когда-то страдали сразу два племянника ихшида – правителя Согда, такая увядшая и грубо напудренная кожа: в наши-то годы! А с дальнего конца двора – мрачный взгляд бывшего друга, потому что я не мог не увидеть его слегка потершийся шелк халата. Как будто для меня важно, кто из друзей разбогател, а кто обеднел. И еще – чем болен потомок древней семьи, которая была здесь знатной еще тысячу сто лет назад, когда в город впускали завоевателя Искендера Двурогого с его измотанным воинством? Почему он, мой ровесник, кажется почти стариком?
Потускневшие, выцветшие, смешные, милые, лишившиеся кто молодости, кто былого богатства, и все – надежды. Завоеватели, может быть, и уйдут, но не вы их победили. Ваша война уже проиграна. О, ты, развалина, мой Самарканд.
(Не попадайся в эту старую ловушку, Нанидат, шептал внутренний голос, тебе ведь попросту нужно, чтобы здесь все было плохо. Иначе как ты объяснишь сам себе, почему покинул родной город?)
– Маниах из дома Маниахов, а правда ли, что ты не просто говоришь на языке империи Тан, а еще и научился писать эти странные значки, ни один из которых не похож на другой?
– Я даже изобрел шесть новых значков, не похожих вообще ни на что. И все – непристойные.
– Осталось только выучить жуткий язык народа арабийя – и тебе не будет равных во всем мире. Это просто, дорогой Маниах, – их язык состоит из сплошных «ля-ля-ля», перемежаемых мерзким шипением. Я запретил своему сыну учить эту дрянь, а он…
И тут этот патриот запнулся, слишком поздно вспомнив, что некоторые слова в этом доме – точнее, при мне, – никто не произносит. Но ему на помощь уже спешили двое, наперебой старавшиеся отвлечь меня:
– Эй, успокойся, темнолицые уже побеждены. Ты что, этого не знаешь? Их уже считай что нет. Этот халиф – последний. Можно забыть их язык, если хочешь.
– Что значит – их нет? А эти, которые родились уже здесь, в Согде, и живут на нашей земле, – они куда денутся, всех убить? А каждый пятый из наших, который привык уже ходить в их пустые храмы, – что делать с ними?