Любимый ястреб дома Аббаса - стр. 12
Настроение мое, понятное дело, улучшилось. Братец снова был в ударе, перестав казнить себя за почти удавшееся покушение на мою особу.
– Вообще-то они уламывали его целую неделю, – признал Аспанак. – Но это не главное. А вот теперь скажи – ты успел посчитать, когда наш мудрый дед отправил своего человека в деревню Хумайма?
Я молчал.
– Двадцать девять лет назад, – с непередаваемым выражением сказал Аспанак. – Ты вспомни, какой был здесь год. Кто остался жив – те ходили нищие, ободранные, но гордые. Самарканд разрушен, город купцов Пайкенд разрушен, Бухара еле дышит, Балха все равно что больше нет – но ведь зверь Кутайба ибн Муслим убит. И кто подстроил его странную смерть – мы же с тобой знаем, Нанидат, это ведь не мальчик на базаре рассказывает сказки про наш торговый дом за наши деньги. Блестящая была операция… На месте деда кто угодно бы загордился: победа все равно что в руках. После зверя Кутайбы все прочие эмиры казались сущими детьми. Вот сейчас мы в наших лучших в мире сверкающих кольчугах соберемся в кучу, еще одно усилие – и выметем навсегда всю эту хравстру обратно за реку, в Мерв, потом догоним и еще врежем. И подумать только, Нанидат, что наш дед, собиравший тогда полки для Гурека, славший тайных гонцов в Великую степь к кагану и в Поднебесную империю к Светлому императору, – что он, вот так, на всякий случай, не верил в собственный успех и посылал, на тот же всякий случай, аптекарей в Хумайму, каких-нибудь там торговцев тканями к другим родственникам пророка – из дома Али, и так далее. Про запас – вдруг Самарканд снова разобьют? И ведь разбили. Но одно из зерен, посеянных дедом, оказалось золотым. Деньги-то небольшие, Нанидат, – какая-то горстка дирхемов. Но в том-то и дело, что иногда от одного дирхема бывает больше пользы, чем от мешка динаров.
– Так, – привстал с постели я, – ты сейчас рассказываешь мне, что все, что происходило в Хорасане в последние три года, – наша работа?
– Ну, не все, – сказал брат. – У нас не хватило бы денег, чтобы платить за каждого солдата, за каждую мелочь. Но в целом – да. Садовод Мухаммед оказался великим человеком. Он назначил двенадцать наибов. Те начали прощупывать почву: где в землях халифа можно быстро набрать сторонников. Казнили многих наибов, не сомневайся. Но – интересное дело, до Хумаймы до сих пор никто не добрался. Само название деревни знаем мы с тобой, еще несколько человек – но не халиф. И вот – год идет за годом, и оказывается, что именно в Хорасане, на самом дальнем востоке завоеванного Ирана, у садовода все отлично получается. Потому что Хорасан не забыл, как его завоевывали. Хорасан ждал, когда же кто-нибудь бросит клич. А то, что Хорасан как раз на нашей западной границе, что он блокирует путь от Дамаска до Самарканда, перерезает халифат пополам – ты же понимаешь, Нанидат, это все не случайно. Вот дед и сидел тут, где мы с тобой сейчас говорим, в этих самых комнатах, и развлекался со своей любимой игрушкой – заговором: год за годом. И никто об этом не знал. И вот, Нанидат, давно уже умер садовод Мухаммед, так никем и не раскрытый, вместо него во главе дома Аббаса – другой человек, имени которого я не буду произносить вслух. Тот отправил в Хорасан очередного посланца, по имени Бакр. Там речь шла скорее о том, как собирать с хорасанских заговорщиков одну пятую их доходов. Никто поначалу не думал, что они смогут восстать в открытую. А правой рукой Бакра был его юноша-раб, родом то ли из-под Куфы, то ли из самого Хорасана. Он так сначала и ездил туда-сюда, из Хумаймы в Мерв и обратно. И оказалось, что раб этот – настоящий барс. Три года назад он разослал приказ: в начале лета поднимаем черные знамена и начинаем войну в открытую. Всем переодеться в черные одежды и собраться с оружием в селе Сафизандж у Мерва. И вот мы имеем то, что имеем.