Любимым детям - стр. 36
А есть, между тем, хочется – сил нет, но терпи! Домой вернешься – больше не выпустят. А ведь после туманных картин – как ты на акафист не останешься?! Или к отцу Иоанну Кедрову пойду, там-то уж совсем не уйдёшь – до того хорошо.
Вот после такого-то дня, едва ноги передвигая, и притащишься домой в одиннадцатом часу ночи. Постучишь тихонько-тихонько, мачеха выйдет, дверь откроет и только скажет:
– Опять допоздна доходила! Иди уж скорей! Я тебе под подушку две картошки и ломоть хлеба положила. Начнёшь есть – смотри не чавкай, чтобы отец не услышал. Он тебя весь день ругал и не велел кормить.
Справедливая была мачеха, хорошая, но строгая, конечно.
А один раз до того я наголодалась, что сил моих не было. А времени – только два часа дня. Вот и пришла я в Кремль в Вознесенский монастырь, там мощи преподобной Евфросинии лежали.
Стала я перед ними и прошу:
– Мати Евфросиния, сделай так, чтобы мне есть не хотелось.
Потом подошла к образу Царицы Небесной. А в храме – ни души, только монашки на солее убираются и никому из них меня не видно. Так вот, я к нему подошла, взобралась по ступенечкам, стала и молюсь:
– Царица Небесная, сделай так, чтобы не хотелось мне есть, ведь ещё долго ожидать, пока вечер наступит и я домой вернусь.
Помолилась (мне ведь тогда только двенадцать лет было), схожу по ступенечкам вниз и вижу, что рядом с образом стоит монахиня в мантии, высокая, красивая. Посмотрела она на меня и протянула мне просфору небольшую:
– На, девочка, скушай.
И тихо мимо меня прошла, только мантией зашуршала, и вошла прямо в алтарь. А я стою с просфорой в руках и от радости себя не помню. И надо ещё сказать, что таких просфор я не только никогда в руках не держала, но и не видывала. Какую я могла редко-редко купить? За две копейки маленькую, их пекли целой полосой и потом ножом отрезали.
Ну, пошла я, набрала в кружку святой воды и здесь в церкви в уголочек забралась, да всю просфору с водицей-то и уписала. И думаю я, что дала мне её сама преподобная Евфросиния.
Вексель
Девочку звали Сарой, она была дочерью очень богатых евреев. Кроме неё было ещё пять человек детей. Семья жила в провинции. Отец был крутого нрава, и дети его очень боялись, боялась его и жена.
Однажды отец вышел из дома, собираясь отправиться по какому-то делу, и сунув руку в карман пиджака, вынул вчетверо сложенную бумагу.
– Эх, не хочется возвращаться! – сказал он. – Сара, возьми этот документ, он очень важный, и отнеси в мой кабинет, – позвал он пробегавшую мимо него дочь. – Положи на письменный стол и придави книгой. Да не потеряй, а то голову оторву! – крикнул он вдогонку.