Любимец - стр. 41

Мы с трудом сбросили намокшие фартуки и потянулись к лестнице.

Каждый шаг давался мне со страшным трудом. Я помню, как мылся в душе, чтобы отделаться от зловония. Но как мне удалось взобраться на верхние нары – загадка. И я сразу заснул. Ирка, как она потом сказала, даже не смогла меня растолкать, когда привезли ужин и раздавали хлеб.

Я просыпался, представляя себе, что нежусь на мягкой подстилке у кухонных дверей, и госпожа Яйблочко мирно возится у плиты, готовя завтрак из концентратов для себя и мужа – спонсорам наша пища, как правило, непригодна, и они питаются консервами… Вот с этим чувством жалости к моей госпоже я проснулся и в то же время почувствовал что-то неладное – запах! Звуки! Холод! Духота!

И тут же весь ужас моего положения обрушился на меня, как лавина.

Я уже не любимец – я раб, я изгой, которому суждено погибнуть на бойне, таская туши вонючих гусениц, я скоро умру, и ни одна живая душа не подумает обо мне… Одиночество – вот самая страшная беда на свете, как же я не думал об этом раньше? Неужели жизнь моя возле спонсоров была столь согрета лаской, что я не чувствовал одиночества? Чушь! Я никогда их не любил, но до встречи с соседской любимицей не подозревал, что нуждаюсь в других людях. Основное качество домашнего животного, подумал я сквозь сон, – это естественность одиночества, ненужность других… Я сам удивился тому, как красиво складываются мои мысли – раньше я никогда так не думал.

– Подвинься, – услышал я шепот. – Разлегся, тоже мне!

Я не испугался и не удивился – это Ирка лезла ко мне на верхние нары.

– Так и помереть можно от холода, – шептала она.

Она притащила с собой на второй этаж старый мешок, которым накрывалась. Вместе с моим мешком у нас получалось настоящее одеяло, а Иркино тело было горячим, как грелка, которую я когда-то наполнял для ног госпожи Яйблочки.

– Ты только меня не столкни, – сказала Ирка.

– Нет, я не ворочаюсь, – сказал я, прижимаясь к ней, чтобы не свалиться с нар.

Я хотел поговорить с ней, и мне даже мерещилось, что я говорю, но на самом деле я уже спал – согревшийся и оттого почти счастливый.

Утром загудела сирена – всем вставать!

Я проснулся от воя сирены и от того, что обитатели нашего подвала начали шевелиться и чертыхаться, а Ирка скользнула вниз на свои нары, утащив с собой мешок. Сразу стало холодно, и я после нескольких бесплодных попыток скорчиться так, чтобы сохранить ночное тепло, вынужден был соскочить с нар.

Ирка уже побежала в коридор и крикнула мне по пути:

– Скорей, красавчик! Я очередь к параше займу, а ты к умывальнику!