Лысая - стр. 69
– А что потом?
– А что? У меня-то ни гроша не было, а время-то такое, что семью на что-то содержать нужно. Выбрала, значит, сокурсника моего в женихи. Хрыч у него фамилия и была. Ой, Пашенька, какой ж он был сволота! Но с холодильником… А я… Эх! – и Палыч раздосадовано махнул рукой, выкинув окурок в урну рядом со скамейкой.
– А какая у неё раньше фамилия была?
– Журавлёва. Красивая была, жаль, что сменила. Все друзья ей кричали: «Журавлёнок! Журавлёнок!» Она сердилась, но, вроде, не против была.
«Действительно красивая фамилия», – подумала Пашка, а вслух сказала:
– Что-то у неё… кажется, в жизни не сложилось.
– Так видишь, муж-то был обеспеченный, да лупил мою Аннушку денно и ношно. Детей они так и не завели, а Аннушка-то заболела, и видишь… болеет до сих пор.
– Всё-таки болеет? Я думала, она просто так на меня злится.
– Это одно и то же, – пояснил Палыч. – Злоба – тоже болезнь. А заражаются ей люди, покуда несчастливы.
Пашка на долгое время задумалась. Потом вспомнила и спросила:
– Палыч, да ты врёшь! Столько времени Хрыч мимо тебя ходит – и всё бомжом обзывает, да материт! Неужели, вы действительно…
И тут Палыч всерьёз погрустнел: настолько искренне и неожиданно, что Пашка испугалась.
– Не помнит она меня, – негромко сказал бездомный, отводя глаза за спутанными волосами.
– Прости, Палыч, – сказала Лысая с сожалением. – Дура я, не знала.
Глава 6. Лизок
1
Лето близилось к концу неумолимо, и Пашка кое-как успевала ухватывать за хвост последние тёплые деньки: на последнюю неделю августа прочили сильное похолодание. Изо дня в день гуляя по городу, с Ладаном или без, она изредка встречалась с Шаравой или кем-то из его компании. С ними всего за месяц-другой сложились отношения лучше, чем с одноклассниками за все десять лет учёбы. Несколько раз Пашке удалось вытащить Говнаря из дома и прогуляться с ним до пирса: затворник подрабатывал айтишником в фирме, работающей на какую-то там партию. Смерть Кира Говнарь пережил со странной, почти что равнодушной покорностью: так, мол, судьба сложилась, характер у него всегда был не сахар, сам виноват. Пашке, когда он такое сказал, захотелось ему врезать, но она сдержалась.
Простынь, кстати, с начала августа куда-то пропал и с тех пор не появлялся на горизонте, никому не звонил и не писал; Говнарь ничего про это не знал и пожимал плечами, давно, мол, не виделись.
Больше всего Пашку беспокоила Лизок.
Она была как оставленная надолго больная опухоль: вроде как и болела, и нужно было что-то делать, а прикасаться не хотелось, как бы не сделать хуже. И в один день Лысая решила: будь что будет. И позвонила подруге.