Лялька - стр. 23
Во второй половине дня безделье Романа разбавил его друг, он же бессменный оператор Державина – Тимур. Разбавил своим бездельем.
– Ой, ты смотри! Не сбежала ещё! – довольно заухмылялся Тим, кивнув на меня.
– Отвали от моей Ляльки, – буркнул Державин и снова уткнулся в газету.
Тимур Аверин – чуть пониже ростом Романа, но такой же плечистый и здоровый, только светлый, почти блондин и лицо более смазливое, чем у моего шефа. Вообще, кроме комплекции эти двое мало чем схожи, но их связывает какая-то крепкая нить, которую невозможно не заметить, даже просто наблюдая со стороны.
За два дня работы у Державина я вижу Тимура раз десятый и про себя окрестила их подружками.
– Ладно, не гунди. Закусь есть? – Аверин достал из пакета огромную (кажется, литровую) бутылку водки и со стуком поставил на стол.
Да уж… Работнички. Я всё больше склонялась к тому, что быть журналистом равно быть лентяем. Вот где малина, а не жизнь.
– Блин, Тим, – застонал Державин и даже не подумал подняться. – Помянуть можно минутой молчания, не обязательно нажираться каждый раз до свинячьего визга.
– Не будь мудаком, Ром, вставай, – похоже, дискуссия была закончена, Державин всё-таки поднялся, покряхтывая размял спину.
– Лиль, в кафе наше сгоняй, пожалуйста. Возьми там чего-нибудь закусить, – только сейчас я поняла, отчего Роман весь день был таким серьёзным, даже грустным.
Даже не пристал ни разу, что на него совершенно не похоже.
– Ладно… А кого поминаете?
Мужчины молча переглянулись.
– Друга, Лялька. Иди.
Когда вернулась, обнаружила, что бутылка уже наполовину пустая, а Державин с Авериным заметно оживились. Роман показывал Тиму какую-то статью, а тот с умным видом кивал.
Расставила на столе контейнеры с закусками и разлила по стаканам сок. Внезапно обнаружила ещё две наполненные до краёв рюмки, на одну из которых Державин положил кусочек чёрного хлеба. Рядом стояла перевязанная чёрной лентой фотография молодого парня. Улыбчивый, красивый, с виду лет двадцать пять, не больше.
– Посиди с нами, – Державин подвинулся, поставил передо мной рюмку. – Костика поминаем. Он во вторую Чеченскую погиб.
Я молча присела, почему-то стало невыносимо грустно. Глаза Костика светились счастьем, а на груди ордена висели. Герой, видимо… А кто о нём знает? Кто помнит, кроме друзей и семьи, если она есть? А сколько таких Костиков в безымянных могилах лежит?
На глаза слёзы вдруг навернулись. Никогда не могла спокойно слушать о войне. Даже в школьные годы на уроке истории у меня начиналась истерика. Наверное, просто слишком впечатлительная.