Лялин и Женя - стр. 12
В невесёлых мыслях Женька вышла за двор и очутилась в кромешной темноте, набухшей от предвкушения неминуемой майской грозы, ночи. Молодые, густо посаженные пирамидальные тополя загораживали свет от соседских фонарей, а на бетонном столбе возле сельсовета электричество и вовсе уже неделю, как погасло: то ли лампочка перегорела, то ли пацаны деревенские постарались. Стало немного жутковато. Неужели Ленка ее сдала? Женька инстинктивно подала с тропинки в сторону, к кустам смородины. Неужели сдала? И зрение, как назло, шалит.
Секундой спустя, прямо на Женьку, из пугающей ночной темноты вышел тёплый и счастливый Лялин, распахивая в широком порыве свои крепкие и нежные объятия. Сердце радостно застучало.
– Женя…
– Мишка!
Женька совсем позабыла, что еще минут пять назад страстно и жарко хотела высказать Лялину всё, что накипело, и лишь доверчиво подставила тёплые губы для сладкого и долгожданного поцелуя. Как же он целуется! Как целуется! Нет ничего вокруг, кроме счастья. Нет ничего, кроме любви! Даже нелюдимые тополя улыбаются и шуршат своими угловатыми, как нескладный подросток, ветками как-то по-особенному. И тоже любят друг друга, и их с Мишкой, и весь мир.
Приятная нега охватила всё маленькое Женькино существо, и она, сама не понимая, что с ней, сладко застонала. В неистовом желании близости, которое бывает на грани разрыва, Женька принялась жадно и яростно расстёгивать пуговицы на Мишкиной рубашке, но, запутавшись по неопытности, просто неаккуратно вытащила злосчастную рубашку из-под пояса брюк и запустила-таки холодные руки к горячему мужскому телу. Все без слов понимающий, пьяный от неумелых девичьих ласк Лялин схватил желанную им до безумия девушку на руки и потащил её куда-то, беззаботно, привычно и настолько легко, будто весом она была не тяжелее кошки.
Оказалось, что лежать на жёстких ветках неудобно и жёстко, и даже любезно расстеленная мужская куртка девичью спину не спасала. Свежий воздух неприятно холодил обнажённый живот. Острые Женькины коленки покрылись от холода гусиной кожей. Наваждение закончилось так же быстро, как и началось. Несколько сладких и горячих конвульсий, и действительность снова навалилась на Женьку тяжёлым гнетом. Она заплакала. Но Лялин, казалось, ничего не замечал.
– Я всё решил, – говорил он решительно и уверенно, жарко дыша в заплаканное Женькино лицо, – Мы уедем. Я, ты и Степка. Я всё решил. Решил, – он убежденно покачал головой, всё еще не понимая, что происходит, – Что это? Мокро. Ты плачешь? – Женька не отвечала, – Женя-Женя! Почему ты плачешь? – он грубо затряс её за худенькие плечи, – Прекрати плакать! Женя! – тяжёлая догадка на секунду мелькнула в его дурной, ещё пьяной от страстного соития, голове. Неужели она не хочет? Неужели? Мерзкая, уродливая Фенька. Паскуды! Паскуды! А самая главная паскуда в его проклятой, безрадостной жизни – Ольга, жена его, нелюбимая, неверная, нехорошая! И всё еще брюхатая… Он живо подскочил на ноги и стал неуклюже и торопливо одеваться. Женька тоже стыдливо заворочалась. Молчит.