Лунный шторм - стр. 43
Пушистый снег превратился в слякоть, повсюду грязь, но уже через пару дней, я вас уверяю, Митсент-Сити вновь переоденется в нарядную белую шубку.
Намокнув вплоть до нижнего белья, стуча зубами, я, словно покинутый всеми уродливый, но милый зверёк, подхожу к дому отца, быстро забежав на крыльцо, ледяным пальцем нажимая на звонок. К счастью, дверь открылась сразу, точно Изабелла караулила меня под окном. Она сперва мне широко и сладко улыбнулась, но потом её губы исказились в ужасе, как и брови, жалостливо сгустившиеся у переносицы.
– Боже мой, Рэйчел! Ты вся мокрая! – она затаскивает меня в дом, прикрыв дверь и повторно оглядывает с ног до головы.
Выглядела я, наверное, жалко: белокурые крашеные волосы, тяжелые и липкие, как сосульки висят в воздухе, при этом некоторые пряди умудрились примкнуть к моей мокрой шее. Чёрный дутик, светлые широкие джинсы, кожаные ботинки с ромашками такие же неудобные и мокрые; все чешется, хочется поскорее сбросить одежду с себя и, прыгнув в печку, расслабиться. Отморозила я себе все пальцы на руках, на ногах (особенно ноет мизинец на левой ноге), губы синие, а нос, напротив, красный, и издалека его можно спутать со светофором, черт возьми.
Изабелла приносит мне большое махровое полотенце, после чего, родительским тоном велит стоять смирно, сама вытирает мою голову. Я молчу, только жмурясь и пытаясь не улыбаться словно дура. Забавно… Она ниже меня, отчего ей приходится вставать на носочки, и это так мило.
– Бегом в ванную. Я принесу тебе сухие вещи, а это можешь бросить в стирку, – наставляет японка.
Расслышав незнакомые голоса на кухне, я вытянула шею и вопросительно взглянула на женщину.
– У вас гости?
– Да, – на ходу отвечает Изабелла, – но пришли они к тебе.
Сбитая с толку подобным заявлением, я побеждаю своё любопытство и плетусь лениво в душ, который стал панацеей от недуга в виде замершего тела. Горячие струи воды, охватывающие мою обнаженную спину, выпирающие позвонки, грудь, плечи, кисти рук, где красуются шрамики, как будто расплавляют оковы. Выдавив молочко для тела себе на ладонь, я принимаюсь намыливать сперва живот, а потом остальные части туловища, задержав взгляд на тыльной стороне ладони.
Шрам от ожога загудел, словно он совсем недавний и его все ещё беспокоят внешние раздражители, типа горячей воды, соли или приправы. Как-то однажды Ханна сказала мне, что зудят раны, оставленные кем-то на нашем теле или душе потому, что эти люди нас вспоминают. И знаете, мне совсем не хочется думать об этом, однако мысли сами залетели в голову, кружась по кругу, как чокнутая оса, грозя ужалить кого-нибудь. Если человек, подаривший мне этот шрам и вправду сейчас думает обо мне, то это начало конца. Ненависть превращает нас в безумцев, но какой безумец живет без ненависти? Живой пример тот самый парень, имя которого, как имя темного лорда, называть нельзя. А то мало ли… несчастье случится?