Лунное зелье - стр. 1
Зелёный дракон
Зеленый. Почему-то он зеленый, этот дракон. Они должны быть красные. В крайнем случае желтые. А этот совершенно зеленый. Ни йоты, ни доли другого цвета, глубокий зеленый, как со дна ручья, или дикой лесной реки. В городе все реки коричнево желтые, мутные, не видно не только дна, не видно даже руки, если опустишь её в воду. А в лесу реки совсем другие.
Однажды она была в лесу. С бабушкой. И вид глубокой зелени листвы, тронутой золотом солнца и бликами голубого неба в гладкой, стремительной поверхности лесной речушки навсегда останется с ней. А еще у него коричневые глаза. У дракона в смысле. Не то чтобы это тоже было чем-то странным или выдающимся, в её стране у все созданий коричневые глаза, но у этого дракона они совершенно коричневые, или вернее, совершенно глаза, то есть такие живые и настоящие, смотрящие на тебя, улыбающиеся иногда весело и иронично, как будто не из картона, не из ткани создано это существо. Задумчивые глаза.
От этого даже страшно становится. Он неправильный, этот дракон. Они со стариком даже и стоят в уголке. Тихо так, подальше от других. Это тоже неправильно. Как преступники, одни, и страшно – старик почти не двигается – только дракон его пляшет вокруг, шевелит головой, весело открывает пасть, вот-вот и проглотит. Спина поднимается и опадает, и медленно как будто в задумчивости машет хвост. Он не танцует, это не танец под бодрые литавры, это не полезное для здоровья упражнение, это живой дракон, он тихо зевает, встает на чуть прижатые лапы и вдруг взметает ввысь. Старик лишь делает вид что водит им, лишь делает вид что держит управляющие ленты, на самом деле глаза его темны и тихи, он думает о чем-то, пока дракон скачет и взлетает вокруг воды под большими деревьями в вечерней тишине. Кто разрешил им так? КТО ПОЗВОЛИЛ? Страшно…
Дракон взмывает в воздух, замирает, поглядывает через плечо на хозяина, кажется, ухмыляется, даже подмигивает своему старику и потом вдруг опять обрушивается, пускается в пляс…
Здесь под глухой сенью деревьев опять они: старик и девочка. Её неудержимо тянет к нему, она приходит опять и опять. Поборов первый страх, смирившись с тем, что это плохо и неправильно и в то же время не в силах устоять перед искушением, она сперва тихо смотрит. Молча смотрит большими глазами. Потом берет из дома старый шарф и пытается повторять движения. Старик сначала не обращает на ней внимания. Слишком опасно. Он слишком устал. Слишком часто окружающие его… Но девочка приходит опять и опять. Её движения неловки, и так просто лишь показать пару нужных поворотов, на самом деле это ж так легко…
И вот морщинистая, шершавая рука – на среднем пальце нет пары фаланг, на мизинце содран ноготь, ладонь в шрамах, только не смотри на руку, не смотри сюда, это не важно сейчас – вглядись в движение, плавнее, видишь, вот так, не заметно и легко, легче гораздо, проще… как улыбка…
Мягкие руки ребенка без труда повторяют движения. Снова и снова и вот уже маленький дракон шарфик взмывает ввысь и пусть еще так неуверенно, так осторожно – но все же зависает уже в полете и потом спрыгивает на землю, чтобы танцевать…
Непонятно, когда так получилось, но, кажется, уже давно-давно по вечерам они сидят на ступеньках лестницы у реки, грязные волны плещутся, шипя, о ступени, между ними термос с чаем, две маленьких крышечки. Длинные листья ивы трепещут на ветру. Они почти и не говорят ни о чем, просто смотрят как постепенно на том берегу зажигаются огни.
Невозможно рассказать ей о том, что так же зажигались огни в далекой родной деревне, вечером когда спускаешься из леса выросшего на горах, когда усталые ноги еле шевелятся и видишь эти теплые и такие притягивающие, ждущие огоньки. Много лет спустя, когда гнали в лагерь и видел по дороге случайно такие огоньки, что-то вспыхивало в душе, и тухло – тебя никто не ждет, ты не нужен никому сейчас, неперевоспитуем. Всплывают искривленные ненавистью лица односельчан. Ты чужой.
Он всегда таким был, заберите его господин полицейский. Он тайно колдовал, и призывал духов, он молился чужим богам, он даже плевал на портрет Мао… с каждым криком словом срок увеличивается, увеличивается число ударов, и они знают это, и добавляю еще и еще, за весь свой страх, за все непонимание, за то, что он всегда мог больше, чем они… накажите его, господин полицейский. Что ж наказание не заставляет себя ждать… любители наказать всегда найдутся… примерно, что б другим было неповадно… и тогда уже не встать, даже вздохнуть получается не всегда, и тают в глазах обманчивые огоньки родного села, которые обманывали всегда, всегда были чужими…