Лунная радуга (сборник) - стр. 138
Вдоль позвоночника пробежал зуд, и Нортон почувствовал тяжесть в висках и затылке. Остался, в общем, спокоен – знал, что за этим последует. Обвел глазами пухлую стену зелени на противоположном берегу бассейна: кроны деревьев, кусты начинали светиться и стекленеть. Странное величественно-бредовое зрелище: похоже на антикварную выставку люстр немыслимых габаритов. Зеленовато-сизое свечение листвы таинственно не отражалось в воде. Поверхность воды отражала – отражала ли? – нечто другое: где вдоль бассейна, где поперек, участками, скользили отрезки фосфорически-белых полос, создавая иллюзию… паркетной, что ли, текстуры всего водяного прямоугольника.
В небе тоже происходило что-то неладное, и напрасно Нортон старался туда не смотреть (он много раз это видел, но приучить себя с равнодушием относиться к причудам небесной метаморфозы до сих пор не умел). Атмосферный купол светлел, наполняясь переливчато-опаловым сиянием. Довольно красиво, однако небу родимой планеты абсолютно не свойственно… Картина быстро менялась: в глубинах воздушного океана вспухали гигантские прозрачно-радужные пузырьки и, деформируясь в созданной ими же тесноте, с каким-то хищным азартом безудержно расширялись, проникая друг в друга, словно каждый из них был обладателем неоспоримого права на господство в пространстве. Радужный шквал стремительно приближался, и в тот самый миг, когда цветное небо готово было рухнуть на землю, Нортон невольно втянул голову в плечи. Каждый раз он презирал себя за это, но каждый раз делал то же самое, не в силах справиться с ошеломлением, потому что буйство немыслимо ярких красок вдруг обрушивалось на него, как удар шквального ветра. В этот момент он чувствовал себя в центре беззвучного взрыва, и опасность задохнуться или ослепнуть в красочном вихре обезумевшей стихии казалась ему реальной. Чтобы вырваться из радужного урагана, нужно было подавить в себе ощущение вихревого движения усилием воли – очень своеобразным усилием, но уже хорошо отработанным практикой. Он так и сделал.
Небо угасло. На темной земле все еще оставались невесомые розовые купола, а в глазах плыли черные и зеленые пятна. Но это был финал, и Нортон облегченно перевел дыхание. Несколько секунд спустя в окружающий мир вернулось ночное спокойствие. В воде спокойно блестела луна; кусты и деревья, утратив прозрачность, мирно дремали… Было время – такие контрасты его потрясали. Теперь привык.
Разумеется, он сознавал, что его организм обладает странной способностью воспринимать какие-то детали окружающего мира полнее и глубже, чем это доступно нормальным людям. Откуда свалилась ему на голову эта способность, он не знал, однако она была для него отвратительна, как отвратителен для совершенно здорового человека бредовый мир сумасшедшего, он противился ей как умел и даже побаивался особо эффектных ее проявлений, которых не понимал. Мелочи, правда, он терпеливо сносил, хотя и они временами сильно ему досаждали, будь то радужный шквал радиоволн, болезненно-острый укол ультразвука или мертвенно-синее, как чувственный образ тоски, мерцание кабелей электросистем. Невозможно свободно и просто ощущать себя дома, если, взяв в руки яблоко, видишь в нем (не глазами, а черт знает чем!) золотистый ход червоточины. Если бывают моменты, когда голова твоего вислоухого пса вдруг обрастает язычками сияния, нелепо и жутковато похожего на корону, и если магнитные бури (до которых тебе и дела-то нет никакого!) вызывают в твоей собственной голове такой кавардак, будто ты опрокинул в себя флягу бренди. Или, скажем, если в апреле по вообще непонятным причинам тебя начинает преследовать неестественная желтая окраска ландшафтов, а в мае доводят до бешенства мигрени перед грозой… Впрочем, мигрень здорово помогла в те первые двадцать четыре часа на Меркурии. Плоскогорье Огненных Змей… Верно Дик тогда говорил, район был действительно очень тяжелый и пакостный. Гиблое место. Дурную славу этому месту создала в основном разведэкспедиция первооткрывателей Плоскогорья…