Лучшие годы Риты - стр. 13
– Понимаю. Но – что?
Вообще-то она не произнесла «но», которое он расслышал.
– Но ни двадцать лет назад, ни даже десять я такого отторжения не чувствовала, – ответила Рита. – Ну, ямы, да, ну воду отключили, подумаешь, дело большое… Почему ж меня теперь все это так из себя выводит?
– Потому что ты стала столичная штучка, – усмехнулся он.
– Я и десять лет назад была столичная штучка. И даже заграничная штучка. Нет, не поэтому.
– Конечно, не поэтому. Просто десять лет назад тебе казалось, жизнь на подъем идет и все это скоро переменится. Ухабов не будет, лавочку починят. А сейчас ты понимаешь, что все, наоборот, под гору катится. Потому и на лавочку эту косую уже иначе смотришь.
– Вообще-то да… – Рита удивленно посмотрела на него. – Да, так и есть! А почему ты знаешь, что для меня это так? – с интересом спросила она.
– По себе.
Она снова замолчала.
– Холодно, однако! – Рита поежилась. – Там пальто какое-нибудь есть в доме, не знаешь?
– Плед есть. Принести?
– Давай.
Плед, который принес Митя, она узнала: сама же привезла его маме из Коста-Рики лет пять назад. Рита завернулась в плед, но это не очень-то согрело.
– Чайник электрический, так что не вскипятить. – Митя заметил, наверное, что она ежится. – А печки здесь нет. Хочешь, костер разведу?
Дачные участки давали когда-то на папином заводе без права строить на них что-либо кроме летних домиков, в которых печки были запрещены. С тех пор этот запрет, скорее всего, был или отменен, или многими обойден, но мамой, значит, нет.
– Да ладно, без чая обойдусь, – махнула рукой Рита.
– Есть текила, – сказал Митя. – Если тебя она согреет.
– Согреет! – обрадовалась Рита.
Текила была теплая – Митя достал бутылку из кармана пиджака. Да, поверх клетчатой рубашки он носил пиджак. Выглядело это, конечно, кошмарно, но вышло кстати, иначе ему не в чем было бы вынести бутылку из ресторана.
– Холодильник разморожен, закусывать нечем, – сообщил он, вернувшись из дома со стаканами. – Правда, лук зеленый вырос уже. Будешь луком закусывать?
Рита ничего не имела против лука, и, снова подсвечивая себе телефоном, Митя принес его с грядки. Она зажевала текилу молодыми, мокрыми от вечерней росы луковыми перьями и не столько согрелась, сколько перестала думать о холоде. Жизнь наладилась.
«Если бы я отсюда не уехала, то, может, алкоголичкой стала бы», – весело подумала она.
Это вряд ли, конечно. Алкоголизм – это все-таки гены, а у них в роду никто как будто бы не спивался.
Митя сел рядом на ступеньки и выпил тоже. От него шло тепло – Рита чувствовала это даже на некотором расстоянии, даже через плед, – но не исходило уюта. Впрочем, никакого уюта она от него и не ожидала.