Лучшее время - стр. 36

– Спасибо, Виталик. Но нет, не нужно. Всю жизнь ты меня тянуть не сможешь, да я бы этого и не позволила, а месяц ничего не изменит.

– На, – я записал на салфетке свой номер. – Если вдруг захочешь где-нибудь ночью затусить, потрещать за жизнь, или чтобы я снял тебя со льдины, послушал твое пение или навешал твоему благоверному, звони. Интим не предлагаю, но и не откажусь, а так звони, если будет грустно.

Она кивнула и спрятала салфетку в карман.

– Ты не позвонишь, – констатировал я. – Такие, как ты, никогда не звонят.

Взъерошенные клочья облаков мчались быстро, будто гнались за чем-то невидимым с земли. Они выныривали из пухлого покрывала смога, пролетали по чистому черному клочку неба и исчезали за тучами с другой стороны. В тучи упирался угол дома с эркерами с обеих сторон и голубыми стенами, краска с которых отслаивалась, как омертвевшая кожа. Но дом это не смущало – он был горд, как и полтора века назад, когда вырос на этом месте и, наверное, считал, что все это время держит на своей крутой старой крыше дымчатое городское небо. К стене дома льнули ветви старой осины.

Я стоял под этими стенами и под осиной в коротком, шагов на сто, переулке и мне так нравилась эта картина со строгим зданием, деревом и облаками, что я достал телефон и попробовал сделать фото. Мобильник моей художественной задумки не оценил ввиду недостаточной светочувствительности, и я, постояв и посмотрев ещё минутку, отправился дальше.

В заваленных снегом и до весны заросших ледяным рельефом улицах стояла глухая ночная тишина, хотя было всего восемь вечера: слишком тесно тут жмутся друг к другу слишком высокие дома. Я не доставал руки из карманов – перчатки уже не спасали, джинсы тоже начали понемногу примерзать к ногам; но всё равно не спешил и, пройдя по Воскова, сел на лавочку в маленьком сквере.

Завтра у меня праздник. Завтра и у всего города праздник, если к окончанию страшных времен вообще применимо это слово. Но и мне самому что-то не весело. Ещё один год прошёл, и вот мне 28. Я припоминаю, что произошло за этот год, и на ум приходят только лишь потери.

Настоящая тоска накатывает, не когда вспоминаешь лицо или имя. До боли бывает жаль моментов, потерявших шансы на повторение.

…Сезон уже закончился, но в ту зиму мы продолжали ходить в «Тироль»: смотрели АПЛ5, смотрели хоккей, а то и просто стихийно собирались по вечерам безо всяких там договоренностей. Вероятность встретить там Ксюшу стремилась к абсолюту, и когда я прогуливался зимним вечером, ноги сами несли меня на 8-ю Советскую. Устав после этого марш-броска от холода и темноты, я заруливал хлебнуть кофейку или пива, и поднимаясь по узкой, освещенной сквозь замерзшее стекло уличными огнями и отблеском зеленой вывески лестнице, чувствовал легкое замирание сердца – здесь ли? Увижу ли я от дверей знакомый затылок с небрежно подколотыми тёмными волосами? Этот женский голос, что доносится на лестницу сквозь закрытую дверь – не Ксюшин? Это не её тонкая фигурка на табурете у барной стойки? Волнение легкое, потому что она почти всегда там была. Если нет, я садился, недолго ждал – и она почти всегда приходила.