Лучи уходят за горизонт - стр. 37

На прощание Лора смачно поцеловала Иоанна в щёку – на ней остался отпечаток красных губ. Но глядя ей вслед и стирая помаду салфеткой, и потом, умываясь, Иоанн думал лишь о том, как этими же самыми губами Лора обхватывала эрегированный член блондина. Он не мог отделаться от мысли, что его предали; не мог перестать думать о ней, но на смену трепетному восхищению пришло новое чувство – отвращение.

Расставшись тем вечером, они встретились снова только через много-много лет.

Она свернулась калачиком и отползла в самый дальний и тёмный угол. Всё тело болело, у неё был жар, страшно мутило, но она сдерживала рвотные позывы. Если вырвет, то придётся весь остаток ночи провести в этой рвоте, потому что сил убраться у неё не хватит. Ей было больно даже открыть глаза и пошевелить головой, не говоря уже о том, что первая и единственная попытка встать отозвалась спазмом в промежности и болью в позвоночнике. Передвигаться она могла только ползком, как пиявка, упёршись лицом в пол, по которому ползали насекомые и черви, где давно ссохлась корка из грязи, пыли, мочи и остатков экскрементов, крови и объедков: обглоданных костей, пищевой плёнки.

Она старалась не плакать. Плач вызывал судороги, сотрясал израненное тело, от слёз щипало в глазах. Хуже всего было то, что плач замедлял её передвижения. Если бы она заплакала, то осталась бы лежать прямо посередине подвала, куда её скинули с лестницы, и ей бы пришлось терпеть на себе дикие и опустошённые взгляды остальных несчастных. А она это ненавидела. Ненавидела даже больше, чем его, кто сотворил с ней такое и держал взаперти; ненавидела больше, чем свою жизнь, чем себя саму, чем свою мать, которая её бросила, чем предавших её полицейских, чем монстров, которые приходили каждую ночь… ненавидела больше, чем боль и унижение. Эти пустые взгляды детей со всех сторон подвала, таких же, как она – скукожившихся, больных и умирающих; они смотрели на неё отстранённо, непонимающе, по-звериному. Некоторые из них плакали всё время. Некоторые не плакали никогда. Некоторые жаловались и звали маму. Другие всё время молчали. Но все они, все без исключения на неё смотрели…

В угол, в спасительную темноту, прочь от пустых глаз этих детей, полуголых и худых, с выпирающими рёбрами, всех в грязи и со вздутыми животами, с шрамами от побоев и пыток, с выбитыми зубами и вырванными клочьями волос… прочь от них, в тайное убежище, в самый тёмный угол подвала, куда не доберётся бледный лучик света из высокого узкого оконца, подальше от этих уродов, высматривающих друг друга в темноте и глазеющих, глазеющих до потери сознания…