Ловзар - стр. 39
Бек взял ее, повертел, потом сел, приложил к ней ладонь и замер, словно здороваясь с гитарой. Все, включая официантов, столпились вокруг Бека, ожидая, когда он начнет. Бек медленно провел пальцами по струнам, затем начал слегка, словно настраивая, пощипывать струны, прислушиваясь к гитаре, и вдруг, без какого-либо вступления, его пальцы стали проворно перебирать струны красивыми, почти хирургическими движениями, извлекая из гитары череду звуков. Вначале отрывистые, эти звуки быстро сложились в будоражащую своенравную мелодию, почему-то вызывавшую в голове Арсена образ танцоров фламенко, чеканивших ритм, гордо подняв голову.
Казалось, что в зале никто не дышит, и Бек, словно зная о магическом действии своей музыки, растягивал гитарное вступление уже почти на минуту. Но вот, доведя очередной виток соло до апофеоза, он вдруг замер и остановил легкое послезвучие гитары, прижав струны ладонью. На секунду повисла тишина – и вдруг Бек запел. Когда он пел, его голос сильно отличался от привычного говора. В песне голос захватывал глубиной, погружал в себя, искрился басовитыми переливами. Слова в песне были довольно просты и бесхитростны – банальная любовная история, немного пафосная серенада, но в исполнении Бека песня приобретала многозначительность и даже какое-то особое величие. Арсен запомнил слова припева: «Стая белых птиц принесет тебе мою любовь».
Когда Бек допел, раздались аплодисменты. Хасан обнял его и, пародируя кавказский акцент, сказал:
– Ты красавчик, братуха! Осетинский Джим Моррисон, жи есь!
Бек негрубо отстранил его и сразу же оборвал все начавшиеся уговоры спеть еще. Он даже сам отнес гитару обратно в соседнее кафе. Позже кто-то начал было обсуждать песню, но Бек резко попросил сменить тему.
Больше Арсен не слышал, чтобы он пел.
Арсена почти сразу же приняли в свою компанию, причем произошло это без инициации, без особых входных проверок – как-то само собой получилось, что на любые мероприятия его стали звать с собой. А проходили подобные посиделки довольно часто, обычно их инициатором были Хасан или Иса, они выбирали место, а остальные подтягивались уже позже.
В этой компании Арсена подкупало многое. Так, ему нравилась простота, с которой парни общались друг с другом, – не было той отстраненности, что свойственна московским компаниям, наоборот, они становились единым целым, которое сами же называли «наш толпняк». Когда они собирались вместе, хохот, громкие разговоры, порой и откровенно грубые поддевки не смолкали часами.
Однако из всей компании, сложившейся за три года общения, Арсен выделял двоих: Ису и Рустама. Рустама Арсен никогда не мог, что называется, прочувствовать, не понимая до конца, что он за человек, чем живет, что ему интересно, также он не мог понять, как тот относится к нему. Рустам почти всегда молчал, недоброжелательно рассматривая всех исподлобья. Несколько раз Арсен делал попытки сблизиться с ним, прощупывал, пытался завести разговор на личные темы, однако Рустам всегда отвечал односложно. Складывалось впечатление, будто Арсен безрезультатно пытался пробить хорошо прокачанный брюшной пресс.