Ловушка для стервятника - стр. 6
Нынешние убийства никак не укладывались в неписаные правила Марусовки: убивать и грабить стариков считалось делом отвратительным, а потому среди коренных обитателей глухо клокотало возмущение.
– Папироской не угостишь? – подошел к Виталию Викторовичу крепкий брюнет лет сорока. Манера держаться, блатной флер, наколки на пальцах выдавали в нем человека бывалого, много повидавшего. Такие люди стараются держаться от милиции подальше, только большая нужда может заставить их приблизиться. Похоже, что таковая назрела.
Щелкунов вытащил распечатанную пачку «Беломорканала» и, выбив из нее папиросу, протянул брюнету (от внимания майора не укрылось, как лицо брюнета дрогнуло).
– «Беломорканал», значит… Памятные места!
– Приходилось бывать? – щелкнул трофейной зажигалкой Виталий Викторович и поднес крохотный огонек к лицу брюнета.
– А то как же! Пять лет у хозяина протянул! Благодарствую. – Он раскурил папироску. – Каждый второй «Ударник». Вот только значков не выдавали… Я ведь не только на Беломорканале чалился, а еще и на Соловках побывал. – Глубоко затянувшись, он закрыл глаза, с минуту подержал в легких дым, а потом выдул его тонкой упругой струйкой. – Помню, в двадцать девятом к нам «буревестник революции»[2] приезжал с большой свитой. Даже в трудовой колонии побывал… Я тогда рядом с ним стоял… Вот как тебя видел! Привет ему с Марусовки передал, сказал, что о нем там не позабыли. А некоторые даже его сладкие кренделя помнят, что он выпекал.
Рассказ брюнета майора заинтересовал.
– И что же он ответил? – спросил Щелкунов.
– А ничего! Посмотрел на меня как-то пристально, а потом сразу из барака вышел. Да и Шаляпин тут у нас на Марусовке проживал, дружок Горького. На соседних улицах жили. Вот в том флигелечке Шаляпин родился, – указал брюнет на покосившийся пристрой. – Теперь в нем моя тетка двоюродная обитает. Это ведь потом он стал пением на жизнь зарабатывать, а в молодости хорошим кулачным бойцом был. Вся Марусовка им гордилась! На стороне Суконной слободы с татарами дрался. Этим и копеечку хорошую заколачивал. Шаляпин ведь роста немаленького был, размах руки широкий, если кому в репу попадало как надо, так тот уже и не вставал… На Марусовке еще немало осталось людей, кто с ним на Кабане против Татарской слободы бился. Глядя на него, ведь и не скажешь, что лихой кулачный боец… А ведь потом всю сознательную жизнь прожил так, как будто бы барином родился. И выезд у него собственный, и шубейка на плечах соболиная. Вот что значит марусовская закваска! А Горький все булки свои продавал. И хорошую маржу от этого имел. Чувствовалась в нем купеческая жилка! Вот Луначарский сказал, что Горький – «буревестник революции, убежденный марксист, первый по времени пролетарский писатель. А ведь когда я чалился, все книги его прочитал… И вот хотелось бы спросить, что же этот «пролетарский писатель» тогда все про купцов писал. И хорошо писал, прекрасно знал, как они живут, потому что сам был из купцов!