Ловушка для «Осьминога» - стр. 45
Петр Игнатенко был добрым и умным парнем, хотя по части эрудиции несколько отставал от своих земляков. Артем Логинов, сын известного в округе бывшего военного врача, осевшего в Моздоке после расформирования прибывшей из Германии дивизии, закончил десятилетку и первый курс медицинского института в Орджоникидзе. В армию он ушел, сделав вывод, что благородная профессия отца не для него. Развитым парнем был и Николай Колмаков. Его родители были местные, происходили из тех еще гребенских казаков, которые с незапамятных лет поселились за Гребнем – Терским хребтом, в нижнем течении реки. Николай рос без отца, тот оставил семью через два года после возвращения с фронта, когда мальчонке едва исполнился годик, а старшей сестре его, Веронике, было пять лет. Отец, четыре года подвергавшийся смертельной опасности, не выдержал испытания обыденностью, не смог найти себя в трудной и более чем скромной жизни тяжелых послевоенных лет. Он вернулся к фронтовой подруге, сандружиннице его роты, вдвоем они уехали на Сахалин, и откуда исправно приходили переводы и посылки с красной рыбой и икрой, невиданной прежде в их бедном доме.
Николай с раннего детства пристрастился к книгам о географических открытиях, морских приключениях и, конечно, про разведчиков. Когда подошло время выбирать профессию, он некоторое время колебался между геолого-разведочным факультетом Московского горного института и Ленинградским высшим инженерным морским училищем. Победило последнее… Но подвела математика. Николай получил на письменном экзамене тройку и не прошел по конкурсу. Он остался в Ленинграде, пошел работать матросом в речное пароходство, плавал на самоходной барже. В декабре баржу вывели из эксплуатации и поставили в затон. Такая служба показалась Николаю скучной. Он протянул еще два месяца, а в марте Вероника написала, что мама заболела, тоскует, хочет его видеть. Колмаков вернулся в Моздок, и с весенним призывом отправился служить в пограничные войска.
Когда они прибыли из учебного отряда на свою заставу, то сразу почувствовали другую организацию военного быта. На заставе каждый занимался своим делом, у каждого были определенные обязанности на все время службы, на какой-то ее отрезок и на будущие сутки. Ровно в девятнадцать ноль-ноль собирали весь личный состав на боевой расчет, и каждый пограничник получал наряд на ближайший день: чем, где и как он будет заниматься.
Поражала тишина, царившая на заставе. Здесь даже команды отдавались, не повышая голоса, ровно и спокойно, здесь не топали сапогами на плацу и не разносилась окрест разудалая маршевая песня. Пели, конечно, – кто не любит дать душе своей выговориться песней, – но по-домашнему пели, под гитару, да и то вполголоса, потому что в любое время суток кто-нибудь да спит на заставе после ночного дозора на границе.