Ловец эмоций - стр. 32
– Я по-джентельменски предложил вам ничью, – громко обижался Георгий, – а вы … Это тоже, того, никуда не годится.
– Опять же напомню, – спокойно реагировал полковник, – правила запрещают беспокоить соперника, в том числе настойчивыми предложениями ничьей. Уже этими действиями ты, Георг, давно был бы признан судьей побежденным.
– Как бы не так! Побежденным. А выходить, того, из-за доски можно? Вы выходили и тем самым сбили, того, мои мысли. А он нате, ходит туда-сюда. Это, может, тоже, того, меня беспокоило.
– Игрокам разрешается выходить из-за стола, – невозмутимо разъяснял полковник. – Не разрешается только покидать игровую зону. А последняя включает в себя и туалеты, и зоны отдыха. Так что меня нельзя упрекать в нарушении установленного регламента.
– Жорж, – решил вставить слово Денис, – по складу твоего характера ты поход на людей, склонных видеть все в мрачном свете. Взгляни на все под другим углом. Ты проиграл, но приобрел опыт. Ты же сам почувствовал, в каком месте допустил ошибку. Значит, обогатился новым знанием.
– Ну вот еще один! – возмутился Георгий. – Теперь уже яйца, того, курицу учат? Сам-то смекаешь чего в шахматах?
– Чего ты злишься? – улыбнулся мирно Денис. – Можно подумать: такой несдержанный.
В палату вошла медсестра Люба, обычно притягивающая к себе долгие взгляды даже малоподвижных больных так называемого сильного пола. Что ж с того, любоваться складной женщиной – не преступление.
– Ну, петухи, чего раскукарекались? – повысила она голос. – Обедать пора. Подкрепитесь, глядишь и подобреете.
– И то верно, – глубоко вздохнул полковник. – Георг, собирай свое хозяйство, – он кивнул в сторону шахматной доски. – А в другой раз я еще подумаю, играть ли с тобой. Буйный он у нас, – пояснил он медсестре. – Не любит проигрывать.
– Мы ему успокоительные пропишем, – подмигнула Люба, на что Георгий буркнул что-то вроде: «Как же, это вам надо, того, успокоительные». Сильно уязвленный проигрышем, он торопливо покинул палату в растрепанных чувствах.
После обеда полковник заснул, Георгия где-то носило, а Денис маялся: дремота не приходила, читать не хотелось. Он взял с тумбочки полковника карандаш, блокнот, раскрыл его на чистой странице, положил на колени. Резко, почти грубо наметил грифелем овал – будущее лицо полковника, за ним лишь намекнул на прямоугольную подушку и спинку кровати. На вытянутой руке оценил странные для стороннего взгляда геометрические фигуры, и после некоторого размышления начал рисовать с натуры спящего соседа. Его рука уверенно перемещалась над листком, грифель подчеркивал детали, только намеченные ранее, усиливал эффект света и тени изменением нажима на бумагу. Рисунок все более насыщался верной передачей деталей, которые Денис не столько видел, сколько чувствовал. В какой-то момент у него перед глазами мелькнула картина, изображающую пожилую пару на фоне старинного здания под зонтом, купол которого покрыт мохнатыми взрывами тяжелых дождевых капель. Он даже знал ее название – «Угол Арбата». Откуда? Где видел он эту картину? Он не мог найти ответа. По мере того, как он рисовал, его охватывал азарт и даже явилось видение, будто завершенный портрет спящего больного в массивной раме выставлен на какой-то художественной выставке, и это видение доставило ему удовольствие. Портрет и впрямь получался будто осязаемым.