Love Tour - стр. 63

забрало меня из одной семьи, где мама говорила на запретном языке, а папа – на мове, и где я носил фамилию Гава, и перенесло в другую, где папа говорил на польском, а мама – на идише. Это были для меня совсем чужие люди, но они почему-то стали уверять меня, что я их сын и фамилия теперь у меня Левинский. И эта раздвоенность, эта амбивалентность с тех пор всю жизнь преследует меня.

Я родился и почти всю жизнь прожил в Донецке, но постоянно чувствовал, что на самом деле всё это время я жил в Сталино. Умудрился получить два высших образования, но сами понимаете: от такого объема знаний вполне можно свихнуться, ибо как говорил Соломон, «от многих знаний многие печали», а Грибоедов назвал это «горем от ума». Меня стали преследовать галлюцинации. Их я описал в своих двух последних книгах и стал преданным мушкетером её величества Шизофрении.

Расщепление сознания привело меня к тому, что под своей двойной фамилией я стал писать интеллектуальную прозу для элиты, которая высоко оценила мой бред, а под псевдонимами вылепил из дерьма почти сто детективных романов, которые, как пирожки, расходились среди быдла. Серед тих дикунів, що не звикли митися, как назвал их один из судей Конституционного суда, запретивших использование руского языка во всех сферах.

Это раздвоение так меня угнетало, что вскоре я напрочь отказался от своих «халтурных книг» (их вы не найдете в википедии и не увидите в моей официальной библиографии), потом от родного города, затем от своих многочисленных родителей, (я бросил их всех на произвол судьбы и сбежал в мать городов руских). Слава богу, что меня приютил там мой друг Юлий, за что я ему безмерно благодарен. Потом, правда, я перебрался в сельскую развалюху, где и живу до сих пор. И, наконец, я отказался от родного языка. Свой последний роман «Сивая Кобыла» я написал уже на мове, на котором пять лет назад и двух слов не мог связать.

Он прослезился, но поскольку руки были заняты, две слезинки так и застыли у него на щеке.

– Каждый одержим своим демоном, – продолжил он. – Кто-то, подобно Фаусту, выбирает себе Мефистофеля, а кто-то Морока – демона обмана и беса в маске смерти, который морочит мне голову уже много лет. Благодаря ему я вижу то, чего нет, и всякий раз даже родные люди не узнают меня. Поэтому я и пришел к Богу. Я стал церковнослужителем и несколько лет подрабатывал звонарем в Преображенском соборе.

Я никогда раньше не задумывался, по ком звонит мой колокол. Ранее он звонил одной земле, а теперь он звонит другой. Когда в Донецк зашли вооружённые люди, я не мог идти их убивать, я ведь писатель, а не солдат, и оружия у меня нет. Но делать что-то нужно? И поэтому каждый день я пел на колокольне: «Ще не вмерла», – он всхлипнул, и по лицу его вновь потекли слёзы, – а после того, как я уехал оттуда, меня не стало, я умер, но почему-то живу. Меня нет, но я… Господи, собери нас двоих воедино и укрепи! – Разорвав круг, он вдруг широко перекрестился, после чего вновь подал руки Хелен и Тюхе. – Как видите, я теперь в полном здравии, но иногда бывают рецидивы. Поэтому мне сейчас не до любви. Но я надеюсь на лучшее.