Лошади с крыльями - стр. 80
Веронике стало душно. Она положила руку на горло.
– Ничего не нашли, – сказал Кабан. – Скорее всего это была просто кишечная колика.
– Значит, напрасно разрезали? – уточнил Егоров.
Все промолчали.
Вот, значит, как бывает в последней инстанции перед Богом. Напрасно разрезали, только и всего. Родители принесли в больницу живую и почти здоровую девочку. А что им вернут обратно… Да и вернут ли.
Егоровская рука легла на ее плечо. Он вывел ее из реанимации. Шел, насвистывая. Вероника поняла: история с девочкой воспринимается им как производственный брак. Должен же быть какой-то процент брака, должны же врачи набирать опыт. А опыт складывается не только из удач, но и из ошибок.
Вошли в операционную. Вероника не сразу поняла, что это операционная. Потом увидела на столе грудного ребенка. Разрез делали не скальпелем, а ножницами. Подрезали под лопаткой, лопатка отделилась, как у цыпленка.
Вероника повернулась и быстро вышла из операционной. Марутян вышел следом.
– Вам не надо заходить, – проговорил он. – Разве можно заходить, когда нет адаптации?
– Я журналистка, – оправдываясь, сказала Вероника.
– А журналисты что, не люди?
Из операционной вышел Егоров в прекрасном, жизнеутверждающем расположении духа. Подхватил Веронику, она стала привычной, как трость, повел обратно в кабинет. За ним парила его свита.
В кабинете Егоров отвечал на звонки, отдавал распоряжения секретарше Симе и, казалось, забыл про Веронику. Она стояла, отвернувшись от всех, и плакала.
Егоров не замечал ее слез. Ему, наоборот, казалось, что он оказывает Веронике особую, почти царственную милость. Она должна быть профессионально довольна и человечески польщена.
– Не поворачивайтесь, – попросил он. – Я переодеваюсь.
Вероника слышала, как он двигал вешалку, шуршал одеждой, насвистывал песню из репертуара Пугачевой.
– Я готов! – радостно сообщил Егоров.
Вероника не оборачивалась. По ее напряженной, странно притихшей спине Егоров понял, что она плачет. Это не входило в его жизнеутверждающую программу. И было некогда.
– Ну-у… – разочарованно протянул Егоров. – Это никуда не годится.
Егоров избегал минусовых людей и минусовых настроений. Он ждал душевной дезинфекции, а не новой заразы.
Вероника чувствовала свою неуместность. Она не нужна была ему такая. А другой она быть не могла. И Вероника плакала от двойного одиночества: от своего собственного и оттого, что ее горе в тягость.
Заглянула Сима.
– Я сейчас на консультацию. А потом на ученый совет. Если позвонят, я уже выехал.
– Машина у подъезда, – сообщила Сима.
– Вы едете? – спросил Егоров.