Лошади с крыльями - стр. 12
Зал зашумел, заволновался, как рожь на ветру. Это был ропот подтверждения. Да, «Березка» третировал «Ромашку», и тот убил его потому, что не видел для себя иного выхода. Драться с ним он не мог – слишком слаб. Спорить тоже не мог – слишком глуп. Избегать – не получалось, деревня состояла из одной улицы. Он мог его только уничтожить.
– Садитесь, – сказал судья.
«Ромашка» сел, и над залом нависли его волнение, беспомощность и ненависть к умершему. Даже сейчас, за гробом.
Судья приступил к допросу «Березкиной» жены. Вернее, вдовы.
Поднялась молодая рослая женщина Тоня, с гладкой темноволосой головой и большими прекрасными глазами. Инна подумала, что, если ее одеть, она была бы уместна в любом обществе.
– Ваш муж был пьяница? – спросил судья.
– Пил, – ответила Тоня.
– А это правда, что в пьяном виде он выгонял вас босиком на снег?
– Было, – с неудовольствием ответила Тоня. – Ну и что?
То обстоятельство, что ее муж пил и дрался, не было достаточной причиной, чтобы его убили. А судья, как ей казалось, спрашивал таким образом, будто хотел скомпрометировать умершего. Дескать, невелика потеря.
– Обвиняемый ходил к вам в дом?
– Заходил иногда.
– Зачем?
Судья хотел исключить или, наоборот, обнаружить любовный треугольник. Поискать причину убийства в ревности.
– Не помню.
Она действительно не помнила, зачем один заходил к другому. Может быть, поговорить об общем деле, все-таки они были коллеги. Истопники. Но скорее всего – за деньгами на бутылку.
– Когда он к вам приходил, вы с ним разговаривали?
– Может, и разговаривала. А что?
Тоня не понимала, какое это имело отношение к делу: приходил или не приходил, разговаривала или не разговаривала?
Судья посмотрел на статную, почти прекрасную Тоню, на «Ромашку» – и не смог объединить их даже подозрением.
– Вы хотите подсудимому высшей меры? – спросил судья.
– Как суд решит, так пусть и будет, – ответила Тоня, и ее глаза впервые наполнились слезами.
Она не хотела мстить, но не могла и простить.
– Озорной был… – шепнула Инне сидящая рядом старуха. – Что с его ишло…
Сочувствие старухи принадлежало «Ромашке», потому что «Ромашка» был слабый, почти ущербный. И потому, что «Березку» жалеть было поздно.
Инна внимательно поглядела на старуху и вдруг представила себе «Березку» – озорного и двухметрового, не знающего, куда девать свои двадцать девять лет и два метра. Ему было тесно на этой улице, с «шестеркой» в конце улицы и лавкой перед «шестеркой». На этой лавке разыгрывались все деревенские празднества и драмы. И умер на этой лавке.
– Садитесь, – разрешил судья.