Литерный на Голгофу. Последние дни царской семьи - стр. 39
– Чье распоряжение? – сразу насторожился Кобылинский.
– Ленина.
– Вы знакомы с Лениным? – с некоторым удивлением спросил Кобылинский.
– Да, – сказал Яковлев. – Мы познакомились еще девять лет назад в Италии, на Капри.
– Что он за человек и чего он хочет? – спросил Кобылинский. В его голосе звучал неподдельный интерес.
– Что он за человек? – переспросил Яковлев и на несколько мгновений задумался. Потом сказал с расстановкой: – Умный. Очень крепкий физически. Обладает чудовищной работоспособностью. Фанатично предан идее социализма. Хочет перестроить мир на принципах справедливости.
– Справедливости не бывает, – сухо заметил Кобылинский. – Возьмите любой пример из мировой истории. Прав всегда тот, у кого больше денег, или тот, на чьей стороне сила. До тех пор, пока Россия будет сильной и богатой, она будет всегда права. Не сумеет добиться этого – будет виновата во всех всемирных бедах. Поверьте мне, сударь. В этом правиле нет исключений.
– Почему же тогда дворянство и буржуазия отдали власть? – спросил Яковлев. – Ведь на их стороне были и деньги, и сила.
– Значит, у кого-то этих денег оказалось больше, – сказал Кобылинский. И, резко повернув разговор на другую тему, спросил: – Вы действительно привезли деньги для нашего отряда?
– Вы в этом сомневаетесь? – удивился Яковлев.
– Это хорошо, что привезли, – сказал Кобылинский, и Яковлеву показалось, что он произнес это с облегчением. – В последнее время управлять отрядом становится все труднее. Выдача жалованья подтянет дисциплину.
– Я надеюсь на это, – заметил Яковлев.
Кобылинскому хотелось спросить о многом. О том, что происходит в российских столицах, чего хотят большевики, как организована их власть? Какая судьба ожидает Николая II и что будет с его детьми? Зачем их хотят увезти в Москву? В его сердце появилась неосознанная тревога.
За восемь месяцев тобольской ссылки Евгений Степанович Кобылинский помимо своей воли привязался к императорской семье. Кротость царских дочерей его поражала. Они были постоянно чем-то заняты. Рукодельничали, читали, сами стирали себе белье и гладили одежду, во время прогулок иногда озорничали, смеялись над остроумными шутками и вовсе не походили на надменных девиц, какими представляли их те, кто не знал. В их поведении, взглядах, самых простых жестах было что-то такое, что даже грубым людям не позволяло относиться к ним без уважения. Ни высокомерия, ни заносчивости, ни малейшей попытки показать свое превосходство. Кобылинский долго размышлял над этим и, наконец, пришел к выводу: внутреннее достоинство. Они сохраняли его во всех ситуациях, но, что было еще важнее, уважали это же достоинство в остальных.