Литерное дело «Ключ» - стр. 6

– Я считаю, что Абашидзе справится с кем угодно и с чем угодно! Это не слова. Если желаете, сейчас доставят его личное дело – и вы убедитесь!

– Зачем же… Я доверяю вам, товарищ генерал. Но продолжайте, продолжайте…

И генерал рассказал, что Абашидзе (кроме специальных знаний – по аппаратуре, радиотехнике, тайнописи и прочему джентльменскому набору) владеет современным менеджментом, умеет организовать и поставить на рельсы практически любое торговое дело, а также в совершенстве освоил рукопашный бой.

– Помните? Был в нашей «сотке»[5] преподаватель, полуяпонец, мастер из мастеров! Так вот, он говорил об Абашидзе: «Этот парень…» Простите, товарищ генерал, я только цитирую… – И, уловив в глазах начальства одобрение, продолжал уверенно: – «Заткнет именно в жопу любого чемпиона карате, кунг-фу, айкидо и прочего ихнего добра…» Я вообще-то всегда говорю: а наша, русская, национальная? Я, к примеру, готов сразиться с любым мастером и – не побоюсь сказать – уложу его!

– Конечно, уложите. Только шума много, не так ли? – усмехнулся генерал-полковник, щелкнул портсигаром с дарственной надписью, снисходительно принял зажженную спичку (зажигалки здесь не разрешались: мало ли что…). – А как у полковника дела с внешним, так сказать, обликом? Раньше это был весьма красивый юноша…

Начальник «С» тонко улыбнулся:

– Товарищ генерал, вы научили нас понимать больше, нежели сказано.

– Именно? – поощрил начразведки.

– Он был красивый юноша, верно. Сейчас это уже матерый мужик, красавец, при одном взгляде на него женщины балдеют и теряют сознание!

– Откуда вам это известно?

Генерал замялся:

– Честно сказать, Абашидзе пару раз прошел по линии «К»[6]. Подробно описывались его связи с женщинами, – правда, он почти всегда оповещал о намечающемся адюльтере (бывали и замужние) или просто соитии. Так что все, с одной стороны, чисто, а с другой – я лично видел фотографии. С ума спятить!

– Суть задания, – сухо начал генерал-полковник, – проверить достоверность сообщения. Установить и проверить источник. Если позволят обстоятельства, получить документальные подтверждения вклада и проработать подходы к нему. Возможно, есть код, кодовое слово, шифр – что там еще? Подработайте и оповестите Абашидзе. Будут результаты – докладывайте.

Василий Андреевич получил послание Центра через три дня: среди почты, регулярно доставлявшейся в аптеку, Абашидзе обнаружил аккуратный конверт из ближайшего к границе французского городка. Форма конверта и, главное, марка свидетельствовали, что письмо служебное. Распечатав, вынул два листка великолепной мелованной бумаги с торопливо бегущими строчками от руки: «Мне сообщили, что только в вашей аптеке возможно приготовить лекарство, способное излечить моего дорогого Мутти от заболевания предстательной железы…» Дочитав письмо до конца, Абашидзе с некоторым трудом уяснил, что Мутти – кобель, доберман-пинчер в возрасте десяти лет. «У них как и у нас… – подумал грустно. – Впрочем, это ведь не о том…» Скрупулезно сравнив текст со специально отпечатанным в единственном экземпляре словарем новейшего французского языка, полковник записал на отдельной бумажке раскодированный текст. Покоробило: Центр запрещал искать содействия в легальной резидентуре, обращаться к трижды проверенным собственным людям, – а ведь только они одни и смогли бы, наверное, каким-то неведомым, непостижимым способом подобраться к золоту, столь желанному любезному отечеству. Теперь же ноль, безвоздушное пространство. Слава богу, банк сподобились назвать, кормильцы… Итак – «Империал». Полковник частенько проходил мимо серой громады на берегу озера. Старое здание, начала века, со всеми признаками модного тогда модерна. Построено со вкусом, для себя, на века. Прекрасно! Только вот с какого бока подступиться?.. Из окна служебной квартиры (постоянно жил при аптеке, это создавало дополнительный ореол «изумительного аптекаря») виднелись островерхие маковки русской церкви, а дальше, за гигантской струей фонтана в центре озера, объект. Банк. «Он сейчас как бы мышь… – подумал лениво. – А я? О, я кот, это не противоречит моей сути, ментальности, как принято теперь говорить. И это значит…» Оборвав течение мысли на самом интересном месте, Василий Андреевич принялся рассматривать купола. Он частенько бывал под сводами храма, на каждую Пасху стоял от звонка до звонка, много часов. Это так и называлось среди русских эмигрантов первого поколения – «стоять». «Завтра Страстная начинается, мы должны стоять», – вспомнил вдруг некогда сказанное на берегу теплого моря, в Марселе. Старичок, в чем душа держится, а вот поди ж ты… Урок усвоил и с тех пор всегда «стоял» на всех престольных праздниках, вваливаясь в служебную бездыханным. Привычка была, образовалась, а вот традиции – ее не было, откуда бы и взяться? Происхождение самое что ни на есть рабоче-крестьянское, атеистическое, безбожное.