Литературная рабыня: будни и праздники - стр. 29
После короткой паузы чертов реактор опять начинает тихонько поскуливать. Удивительно тонкая машина: реагирует на душевные переживания. Шевелиться нельзя, на голову мою надет прозрачный футуристический шлем. Вот и лежу, умываясь собственными слезами.
Жизнь продолжается так долго, что, успев побыть литературой, опять становится жизнью.
Приехала. А меня, как говорится, не ждали. Пока я там, в Москве, литературные штудии проходила да на Кавказе военной подготовкой занималась, тут, в Питере, всё перетряслось-утряслось, все так называемые ниши давно заняты. А на дворе начало рыночной экономики, приватизация и прочие радости капитализма местного разлива. И крутись, как хочешь. И надо учиться дышать бедной кислородом атмосферой повседневности…
Живу в непрезентабельном районе на южной окраине города, в условно трехкомнатной хрущевке. Старенькую мою бабушку, мамину маму, родители взяли к себе. Квартира – на третьем этаже, лицом в тополиные утешительные объятья. Но объятья – с весны, а пока зима. Все зима и зима. Ничего, думаю. Должно же это когда-нибудь кончиться.
Поначалу мужчины в общественном транспорте и на улицах кажутся мне вялыми, невыразительными и будто даже слегка нездоровыми. Ничего, думаю. Наверное, я просто отвыкла. Может, это с ними от жизни: сначала перестройка и продукты по карточкам (в смысле по талонам, но здесь, в Питере, талоны по-блокадному называют карточками), потом – «кошмар, на улице Язов»…
Живу так вторую неделю. Ираклий звонит каждый вечер из корпункта. Его звонки напоминают репортажи с места боевых действий. Аэропорт, оказывается, опять закрыли через несколько дней после моего отлета. И в городе все еще постреливают.
– У нас тоже, – говорю я опрометчиво.
– Неужели и у вас? – обеспокоенно спрашивает Ираклий.
Сейчас он скажет: тогда какая разница, возвращайся назад. И я спешу уточнить:
– Нет-нет, просто представляешь, мне все время мерещатся выстрелы. Такие слуховые галлюцинации.
– Это бывает, – говорит Ираклий. – Месяца через два пройдет.
– А еще, представляешь, все время кажется, что потряхивает немного. Будто землетрясение. Странно, правда?
И ничего, на самом деле, странного. Землетрясений я там пережила несколько. И во время одного, самого страшного, мы с Ираклием как раз были в корпункте, на пятом этаже. Мальчики за столом возле окна резались в нарды. А мы с Шурочкой сидели на диване, пили чай и любовались их красивыми силуэтами, каждая – своим, на фоне золотистого полдня. Дальше, у самого горизонта, в мареве зыбились горы. И я сквозь профиль Ираклия как раз смотрела на них.