Литература как… Цикл новелл - стр. 7

Едва статья А. была опубликована, как тут же со страниц другого издания ему ответил критик Д., чья фамилия в труде Г. вообще не фигурировала, что было обидно, но Д., конечно же, написал не об этом, а о том, как хорошо жил критик Г. во времена культа и застоя, критикуя все хорошее и восхваляя все плохое, но идеологически выдержанное.

В ответ на это критик Е. опубликовал статью, где было справедливо замечено, что и сам Д. во времена застоя не бедствовал, весьма широко издавался и даже несколько раз побывал за границей с весьма смутными целями, а зато Г. голосовал за исключение Пастернака не правой, как все, а левой рукой, что по тем временам было большим вызовом, и вообще Г. давно сжег уже свой партбилет, о чем в перестроечные годы был снят специальный фильм, а вот что сделал Д. со своим партбилетом и другим удостоверением – большой вопрос.

Критик К., чья фамилия в "Избранном" была так гнусно переврана, что ни о какой случайности не могло быть и речи, в своём популярном блоге на это язвительно заметил, что правую руку Г. поднять не мог по той простой причине, что отбил ее на допросах в КГБ-НКВД, чьим сотрудником именно он, а не Д., долгие годы являлся, а партбилет он сжег всё равно не свой, что видно из перестроечного фильма при соответствующем увеличении. К нему подключился критик Л., который написал, что статья Д. о критике А. целиком содрана со статьи ныне усопшего критика М., написанной о самом Л., чему существуют многие доказательства, в частности, вырезка из газеты "Притаймырская правда", где статья М. была впервые опубликована.

Одним словом, на долгие месяцы завязалась оживленная дискуссия, в которой у сторонников Г. был явный численный перевес, так как большинство критиков в "Избранном" было хорошо упомянуто.

На этом фоне довольно странно, если не сказать – вызывающе, выглядела статья молодого критика Ф., посвященная всего лишь новым поэтическим публикациям – и не более.

У всякого человека бывают в жизни случаи, когда он не отличается сообразительностью. У писателя Ж. это состояние было хроническим. К примеру, если он шел по знакомой улице и какой-либо встречный человек на свою беду спрашивал у него дорогу, то Ж., хорошо зная её, сразу сообразить никак не мог: в лучшем случае он просто молчал, а отвечал уже тогда, когда человек, отчаявшись что-нибудь услышать, уходил от этого места далеко, а в худшем – спустя какое-то время говорил, но неправильно. Из-за чего и имел несколько раз неприятности. Чтобы быстро и правильно ответить, надо было совместить в одно целое сразу несколько вещей: вопрос встречного человека, выраженный в определенной форме, его конкретное содержание, некое место, в которое человек хочет попасть, наличие этого места в определенной точке, возможные к нему пути, наилучший из них и, наконец, его вербальное описание. А сразу столько вещей совмещалось в голове Ж. с огромным трудом и требовало немало времени. Иногда он в ходе таких встреч задумывался так тяжело и надолго, что если бы не какие-либо отвлекающие моменты – проехавший ли мимо со звоном трамвай, прошедшая красивая девушка, резкое изменение в атмосфере или освещении, вспыхнувшая неподалеку драка, чей-то истошный крик и т.д. – то вообще сомнительно, смог ли бы он когда-нибудь выйти из этого состояния самостоятельно. Правда, надо отдать ему должное, с вопросами о том, сколько сейчас времени, Ж. все-таки худо-бедно справлялся: всегда отвечал "не знаю" и демонстрировал пустое левое запястье, – он просто не носил часы, так как все равно ни черта в них не понимал. Ему самому вполне хватало деления суток на четыре части – день, ночь, утро и вечер, причем если с идентификацией последних двух он и испытывал периодические трудности, зато первые отличал друг от друга прекрасно. День – это когда светло, а ночь – когда темно и спать хочется. До этого он додумался сам, чем чрезвычайно гордился.