Лиса. Экзамен на выживание - стр. 4
И улыбнулся. Тепло так, словно солнце из-за туч вышло. Василина тут же принялась чай наливать, Лиса, глядя на нее, тоже расслабилась. Что бы это все ни значило, ясно было только одно, теперь все будет хорошо.
За чаем говорили и вовсе о пустяках: о погоде – дожди зарядили не на шутку, всю ту седмицу лили, не переставая. О травах – сбор новый Василина пробовала, батюшке Аскольду вот мешочек припасла. О заготовках – Василина жаловалась, что медом не запаслась, батюшка Аскольд обещал туесок выделить перед уходом.
Лиса молчала, как ей и велела наставница. Лишь чай потягивала. А как допили чай, батюшка Аскольд поднялся из-за стола и направился в соседнюю горницу. Тут и Василина вскочила, потянув Лису за собой.
– Ну, Василина, сказывай теперь, с чем пожаловала? – спросил батюшка Аскольд, присаживаясь на узкую деревянную скамью, стоявшую вдоль стены в небольшой горнице. – Вижу, вижу, что не для себя и не попусту меня потревожила.
Василина голову склонила.
– Правда твоя, батюшка. Не по своей воле. Ученица моя – непростая девушка, сам видишь. Хороню ее до поры до времени. Охотятся за ней лихие люди. Я как могу отвожу беду, да, видно, без твоей помощи не обойтись. Спрятать ее хочу среди таких же, как те, что ищут ее. Да нужно, чтобы они ее не учуяли. Помоги, батюшка. Скрой от глаз дар ее. Пусть останется Огонь да Воздух. А остальное скрой. Будут ведь ее испытывать, сам знаешь как.
Ведьмак вновь посмотрел на Лису, словно на зверушку неведомую.
– Не бойся, девица, зла тебе не сотворю. Дар твой от Богини Светлой сохраню до поры, лишь от глаз чужих спрячу. А пока будешь как все двустихийные. Только помни, берегись тех, кто зрит грядущее. Для них моя завеса – не помеха. Все ли уразумела?
Лиса кивнула.
— Вот и умница. А теперь садись на скамью, глазоньки закрой и думай о приятном.
Лиса села на скамью в центре горницы и закрыла глаза. О чем же таком подумать-то? С приятным нынче сплошные недостачи. С Янисом они в ссоре, в лесу она давненько не была, а о сердце своем и вовсе думать не хотелось. Иной раз казалось, что и не бьется оно вовсе. Да только иногда отзовется болью, острой, словно нож. От слов, схожих с теми, что он сказал, или от запаха лесного. Оттого и в лес хотелось, чтобы память перекроить. Чтобы не думалось о взгляде его, будто огнем обжигающем.
– О приятном, говорю, думай. А она все о боли да о боли, – батюшка Аскольд мягко ткнул пальцем ей в макушку, и все мысли разом вылетели из головы, оставив приятную пустоту. Показалось, будто сквозь веки льется теплый солнечный свет. А рядом слышится мамин голос.