Лира-2. Волчица Советника (бывш. Жестокие Игры) - стр. 17

— Хоть что-то, — пробормотал Тимар. — А если бы ты уехала, как я предлагал…

— … то тебе тоже бы досталось, — перебила я. — Я ведь сбежала от него. Последние две недели я пряталась в Карайсе, но граф меня нашел.

— Я не знал.

Свечи оплыли и догорели, испятнав стол кляксами воска, едва заметный сквозняк из приоткрытого окна шевелил портьеры, шелестел бумагами на столе.

— Ненавижу его, — сказала я, глядя на розовеющее на востоке небо. — Знаешь, как он меня называет? Кукла. Лярвина кукла.

— Он Галию замуж выдал, — невпопад заметил Тим. — За кого-то из Младших Лордов.

— Бедный ее муж, — посочувствовала я.

— Угу… Дай, — отобрал у меня кубок Тимар.

— У тебя же целый кувшин!

— Кончилось, — буркнул брат. — Спать пойдем? — спросил он, когда стрелки часов добрались до цифры пять.

— Да… Нет! Не хочу пока, — вспомнила я о трех хамах.

— Ну, как знаешь, — зевнул Тимар.

Я встала, с хрустом потянулась, разминая суставы. Тело просило движения, и я наклонилась, обняв колени, выгнулась назад, став на мостик, и, дурачась, зашагала каракатицей по комнате.

— Может, служителя вызвать? — фыркнул Тим. — Для обряда экзорцизма.

Протянул руку, помогая распрямиться.

— Пойду разомнусь, — показала язык я.

* * *

На плацу, находящемся между внутренней и внешней стенами замка, никого не было — до побудки солдат еще далеко, и вся вытоптанная до каменной твердости, чуть присыпанная пылью площадка принадлежала сейчас мне.

Сегодня я впервые буду танцевать одна, без Наставника.

Стало страшно — а вдруг не смогу? Полгода прошло…

Солнечные столбы, пробиваясь сквозь бойницы в восточной стене, частой решеткой прорезали двор. Смежив веки, я шагнула в сноп света и сложила ладони чашей, наполняя их теплом пробуждающегося дня.

*

Пустыня… Яркое белое солнце и линялое небо цвета глаз Йарры, бубенцы и детский смех песчаных духов… Горячий ветер ласкает губы, и сотни мелких частичек кварца скользят по шее, груди, как тысячи поцелуев.

Я тоже скучала. Боги, как я скучала!

Дрожит раскаленный воздух над барханами, сгущается дымчатым шелком невесомой чадры, растекается миражами дворцов и башен в окружении финиковых рощ. А впереди, на вершине холма, безудержным белым пламенем горит оплавившийся стеклянный столб караванной тропы — моя точка равновесия.

Пустыня щедро делится со мной покоем. Постоянством. Вечностью.

Проходят годы, неторопливо ползут века, проносятся мимо смазанной лентой иллюзий реальности, но пустыня все та же. Яркое белое солнце и блекло-синее небо, медные бубенцы песчанников и миражи дворцов, густеющая полоса самума на горизонте и медленно наливающаяся алым точка моего покоя.