Лилия. Мы – дети пригородных вокзалов - стр. 15
Ей все больше и больше не нравился муж, который не соответствовал девичьим мечтам – не такой ей виделась любовь, взращённая в сознании Айвенгами и Артурами, поглощаемыми в девичестве. Но тогда он все еще казался перспективным и симпатичным – убеждения не прорвались наружу.
Женщине не нравилось. Впрочем, она должна была делать вид, что страсть поглотила и её, вздыхать приходилось с пристрастием, и стонать, но стонала не подстраиваясь, а из-за боли. После склонность мужа проникать в неположенное пропала, и она выдохнула с облегчением – теперь проникало туда куда следует, в скрытую от превратностей погоды редкой растительностью – уже не нужной, но упрямо сохраняющейся.
В гостях у подруги супруга с удивлением заметила голые конечности и подмышки. Неужели так можно? Подруга была прогрессивней, хоть и туповата своей ограниченностью, и как потом выяснилось распутной. Она ездила в город и видела картинки буржуазных девиц – голых, красивых и стройных. Супруга представила, как подруга обнаружила в потайном месте забытые мужем карты с голыми красотками – выбритыми, в том числе и там, где находится некогда вожделенное, а теперь позабытое. Представила красующуюся перед зеркалом, с поднятыми руками и опущенными трусами – отвратительные рыжеватые заросли – надо сбрить, может быть это вернёт интерес и теперь она абсолютно голая в бане и невероятно прогрессивная, но интерес мужа так и не вернулся.
Но это было прогрессивно и на следующий день, вернувшийся с детьми мужчина, обнаружил лежащую с распростёртыми руками жену – на полу, в белых трусах и чёрном лифе. Теперь уже прогрессивная мама, со смехом поведала как жжёт подмышки и не только. В первый раз после полового созревания кожа в затаённых местах поглощала окружающий свет не сквозь препятствия.
Но в отличие от подруги ей этого вовсе не требовалось. Мужчине не понравились эти изменения – это противоречило естественности и аскетизму и это было невероятно буржуазно, а наступающая демократия страшила молодого человека. Он был аскетом и новые ценности претили и пугали, и страшили эти голые теперь места. Он чувствовал в этом угрозу – жена в новом голом виде и новыми стремлениями стала тревожной – у неё было красивое тело и в этом и была опасность. Он чувствовал, что не сможет её удержать, ибо не был приспособлен к борьбе.
Конечно же из всего вышеизложенного я мог видеть только «лежащую с распростёртыми руками жену», остальное же собрано пазлами в единую картину на основании вполне правдоподобных рассказов матери в то время, когда сын ещё не превратился в мужчину, воспринимается как ребёнок, возможно собеседник, а точнее свободные уши – духовно не близкий, но совершенно точно не посторонний.