Личный враг Бонапарта - стр. 47
– Не смей волноваться! Ты потеешь!
Мало ему конского запаха, еще и свой. Как в манеже!
Их обоих учили математике и черчению. Долли хватило одного путешествия по коридорам, чтобы снять мысленный план. Теперь она скользила, держа ладонь брата и неприязненно передергивая плечом. Пальцы Шурки были влажными.
– Ты трусишь?
Как объяснить, что он в столбняке от мысли опять увидеть королеву Луизу?
– Будешь мямлить, считай, что я тебя презираю, – Долли буквально впихнула Александра Христофоровича в нужную дверь.
Паче чаяния, на пороге не спала любимая горничная. Возле створок на стульях не почивали камер-фрау. Всех выслали. Ради него?
Полутемная комната была озарена свечами на столе. Королева читала, откинувшись в глубоком кресле. Вернее, лежала с книгой в руках. Ее опущенные веки дрожали. Во мраке не было видно, что они воспалены, что кожа на щеках стала рыхлой от слез. Что лицо дурного, серого оттенка.
– Я молилась… – вслух произнесла Луиза, точно знала, что он вошел.
– Простите, мадам, – полковник спиной ощутил пустоту, в которую пятился.
– …за ваш приезд, – голос у королевы был по-прежнему тверд. – Ваша сестра – незаменимый друг. Я многим ей обязана.
Александр Христофорович застыл. Его ждали. О нем просили Бога. На него надеялись. Ну и как он теперь должен поступить?
Королева встала. Что-то в ее фигуре показалось странным. Она выглядела суше и ниже, чем была. Горбилась, сжималась всем телом. Если бы можно было развернуть спину, как еж! Закрыться от удара!
Луиза потеряла право ходить прямо. Не могла смотреть другим в глаза. Даже теперь, когда он шагнул к ней – а, плевать на всех! – спрятала голову у него на груди и никак не желала поднять лицо вверх.
Бенкендорф почти заставил ее сделать это.
– У меня нет сил, – прошептала Луиза. Ее губы были шершавыми, обкусанными и запекшимися в корочках новой кожи. – Больно видеть свет. И больно, когда видят меня.
Он еще стеснялся своего запаха! Она воняла, как коза!
Александр Христофорович знал, что делать и как делать. Схватить утопающего за волосы и рывком потянуть к солнцу.
Если бы его спросили об этой ночи, он вспомнил бы, как целовал ее от макушки до пальцев ног, а она непрерывно беззвучно рыдала. Боялась стащить рубашку, точно пряталась в этом мешке. Закрывалась руками от его губ. А он любил ее всю, каждую пядь, каждый волосок. Наконец она сдалась, перестала плакать, прислушалась к себе и вдруг закричала. Громко и судорожно.
Ее била дрожь. Шурка не сразу понял, что это дрожь наслаждения. Не сразу продолжил. Располосовал простыню и накрепко связал королеве руки.