Личный враг Бонапарта - стр. 21

– Но ведь я скажу. Я же скажу, что здесь было, – растерялся Бенкендорф.

– А кому интересно твое мнение? – огрызнулся Толстой. – Повезешь реляцию о победе. Сие, брат, стратегия. Нам, дуракам, не понять.

Генерал больше всего хотел налить себе водки, что в присутствии младшего по званию было неприлично.

– Ну ступай, ступай. И это, не очень-то выставляйся перед Беннигсеном. Он мужик хитрый.

О последнем все знали, и капитан не отпустил ни единого комментария, хотя, когда шел по лагерю, уже видел признаки начинающейся паники. Собраться в ночи и бежать! Куда? Зачем?

Людям можно приказать умирать. Но сказать им: уходим, хотя… мы сегодня выиграли. Это как?

Подло? Глупо?

Дальновидно.

Беннигсен написал донесение, вручил его посыльному. Но в течение следующих суток картина так страшно изменилась, что пришлось Бенкендорфу, прежде чем увидеть столицу, заглянуть в Кенигсберг и очистить город от мародеров. Своих мародеров!

Стыд пробирал до костей. Армия побежала, как и предсказывали разумные генералы. Побежала после сражения, которое следовало признать удачным. Во всяком случае, не проигранным. Но теперь полки обращались в банды. Солдаты – в скотов.

Нет, все же Лестоку следовало поспешить, хотя бы ради своих соотечественников! Чего только капитан не навидался дорогой. Теперь вот глядел на королеву Луизу. Еще одну жертву, втоптанную в грязь по их вине! Чем ее участь лучше судьбы той длинноногой белокурой поселянки, над которой, сняв штаны, стояли четыре егеря? Он, конечно, разогнал их и, кажется, одного даже убил, саданув прикладом в висок. Но женщину все равно не спас.

Есть устав, есть присяга, есть шпицрутены. И лучшие качества солдата будут явлены. Нарушится подчиненность – и вот уже чья-то рыжая наглая харя орет:

– А ты мне не приказывай! Ты кто таков? Пошел на хер!

Хорошо у капитана за спиной не осинник. Три сотни старых солдат.

– Я те покажу, кто таков! Уёбыш!

– А чё ты мне сделаешь? Чё будет? Под суд пойду? Ищи-свищи экзекуторов!

– Так вздерну, – пообещал Бенкендорф, вытирая перчаткой накатывавшие из-за ветра сопли.

Он понимал, что вешать не на чем, и приказал стрелять. Команду выполнили коротко, без чувств. Плюнули и поехали дальше. Но в ушах все еще отдавалось:

– Бабу пожалел! Своим бабу, немку! Да ты, часом, сам…

Часом, это, оно самое! Только спусти их с цепи. Только позволь – порвут. Хорошие, свои, еще вчера герои. Сегодня – дерьмо, нелюди. Бес попутал. Знает он этого беса!

Кенигсберг.