Личный тать Его Величества - стр. 34
Даже когда несколькими годами позднее всходил на государев престол, торжественно обещал, что не станет казнить никого из дородных. И держал слово, как ни удивительно!
Впрочем, данное обещание не стало препятствием тому, что его личные недруги таинственным образом умирали – от внезапных хворей, от руки неведомых татей, от угарного дыма… Но то уж – попробуй докажи причастность Первого боярина, а затем и царя Бориса Годунова к нелепым смертям! Пошепчутся вокруг, да и умолкнут в опасении…
Так и теперь.
Вывели Петьку Головина на палаческий помост… Огласили приговор… Дали возможность помолиться… Поставили на колени, и голову уж на колоду уложили, шею обнажив – палач рядом стоял, легко поигрывая тяжеленным топором с широким лунообразно выгнутым лезвием…
Только тут и огласили помилование.
– И сослать татя Петьку Головина на проживание в Арзамасский острог!.. – прокричал в толпу глашатай.
Народ отреагировал на весть по-разному. Кто-то умильно крестился на ближайший храм Покрова – спасена жизнь православного! Кто-то с разочарованием вздохнул – поглядеть на мгновение, когда топор отсекает голову от тела, желающие находятся во всех народах. Кто-то вздохнул досадливо – о казнокрадстве преступника знали все, в былые времена карали за куда меньшие прегрешения, так с чего бы это милосердие такое?..
О подлинной причине годуновского милосердия мало кто догадывается. О ней известно лишь немногим.
А Головина уже свели с помоста, усаживали в заранее подготовленный возок, вокруг которого гарцевало несколько всадников, экипированных в дальнюю дорогу. Старшим среди них оказался Ванька Воейков.
Накануне Меньшой уже прошёл инструктаж, знал, что делать.
Служащие Разбойного приказа передали ссыльного стрельцам. Теперь за него отвечали отъезжавшие. Не снимая кандалов, Головина усадили в возок, укрыли добротной меховой полостью – зима.
– С богом! – перекрестился Воейков. Оглядев свою команду, махнул рукой и громко скомандовал: – Трогай!..
Долгий, в четыреста вёрст, путь начался.
Первым к воротам проездной башни тронулся конный бирюч. Он направил лошадь прямо на густую толпу.
– Дорогу! – кричал бирюч, ударяя колотушкой в гулкий барабан, прикреплённый у седла. – Государева преступника везут!..
Народ торопливо раздавался по сторонам – сбоку у глашатая висела дубинка, которую он имел право пустить в ход без какого колебания. Не случайно ж она поблёскивала на солнце, будто полированная, не раз, видать, уже прогулялась по рёбрам нерасторопных.
Городовому бирючу полагалось проводить санный поезд только до выезда из Москвы.