Личный дневник Оливии Уилсон - стр. 2
Джозеф видел, как двигаются губы Люси, как выгибаются брови, морщится лоб. Но не слышал её голоса. В эти минуты его мозг усиленно трудился, думая, что предпринять, если его ассистентка не соизволит изменить своего решения? Удастся ли ему быстро найти стоящую замену? Внезапно он почувствовал себя одиноким и беззащитным человеком, которому не на кого положиться, не от кого ждать поддержки. Люси выбрала лучшее время, чтобы застать его врасплох, почти сломить. Он на мгновение попытался представить, что остался один на один со своими пациентами. То, что он увидел, не слишком ему понравилось, и он решил успокоить нервную систему, отвлечься от проблемы и попытаться достичь внутреннего равновесия:
«Ничего не поделаешь, Джо, горячий сегодня выдался денёк. Но тебе не положено волноваться! – уговаривал он себя, закрыв глаза и дыша так, как это рекомендуют делать инструкторы дыхательных практик: прижимая кончик языка к нёбу, он слегка приоткрыл рот и полностью выдохнул. Затем закрыл рот и сделал вдох носом, считая до четырёх. Потом досчитал до семи, задержав дыхание, и наконец медленно, со свистом выдохнул, считая до восьми. Он повторил упражнение несколько раз, твердя про себя:
– Тебе хорошо и спокойно Джо. Ты – камень! Даже можно сказать – скала… Да, именно! Ты – скала в море. В огромном море. Или океане, где через день бывает шторм. Люди боятся шторма и прячутся кто куда. А ты стоишь. Стоишь уже много тысяч лет. Ты сильная, неприступная, нерушимая скала!!! В тебе нет ни одной расщелины. Удар даже самой сильной волны для тебя лишь нежное прикосновение. С каждым новым ударом ты становишься только твёрже и несокрушимее».
Окутанный чёрной пеленой размышлений, он нервно вышагивал в кабинете из угла в угол… И то и дело бросал злобный взгляд на противоположную от стола стену: на ней над кушеткой Фрейда, висел портрет самого герра доктора профессора Зигмунда Фрейда – отца-основателя психоанализа, сообщившего миру, что ничего в жизни человека не происходит просто так, всегда и во всём следует искать первопричину. И что же теперь ему, Джозефу, делать, уважаемый профессор? Есть что сказать по этому поводу?
Тот, спрятав губы в седой бородке, молчал, что было так на него непохоже: чаще он облачался в мантию мудрого советчика, и всё бы ничего, если бы старикан не обладал дурной привычкой заставлять Уилсона выслушивать свои бесконечные нравоучения, считая собственное мнение единственно верным. Раза два Джозеф пробовал прервать его рассуждения, пытался заставить замолчать, но профессор властным движением головы и жёстким голосом, не допускающим малейшего неподчинения или возражения, подавлял его. Говорят, он и при жизни был патологически авторитарен! И Джозеф безмолвно подчинялся. Но чаще профессор острил и глумился, выискивая у него профессиональные просчёты и промахи. Этот человек, кажется, любил насмехаться над всем миром, доказывая своё превосходство и удовлетворяя самолюбие…