Лейтенант - стр. 25

– Ей-богу, Веймарк, – воскликнул коммодор, – вы же их напугали! И как вам это только в голову пришло?

Но хирург ничуть не сконфузился.

– Что ж, сэр, если им не по душе моя искусная стрельба, быть может, музыка придется им по нраву? Пусть сами убедятся: я человек крайне разносторонний.

Он вытянул губы и засвистел. Рук поймал себя на мысли, что только Веймарк мог столь развязно вести себя с коммодором, хотя на месте последнего всякий, вероятно, позволил бы некоторые вольности человеку, который день за днем прощупывал ему бок.

Музыкальное дарование доктора, по-видимому, впечатлило туземцев не больше представления с пистолетом. Они взирали на него с каменными лицами. Через минуту, прихватив с собой половинки разбитого щита, они скрылись в лесу.

Вскоре та маленькая бухта получила имя: Сиднейская. Все там, казалось, подчинялось иной логике, нежели в привычном Руку мире. Здесь, как и везде, росли деревья, но каждое было чуднее предыдущего. Одни напоминали швабры – голые, как столбы, с шапками листьев в нескольких метрах над землей. Другие, словно узловатые розовые чудища, тянули к небу свои изогнутые, подагрические пальцы. У реки росли приземистые белые деревца, с которых мягкими листами бумаги сходила кора.

По ветвям, щебеча и посвистывая, семенили красные попугаи. Рук раздумывал, нельзя ли научить одного из них говорить или напевать мелодию, как та птица, что жила в гостиной у старого капитана Вира в Портсмуте. Сперва надо придумать, как его изловить. Птицы искоса, хитро на него поглядывали. Либо на птичий клей, либо сетью. У Рука ни того, ни другого не было. А мелодию он и сам мог напеть, хотя он вынужден был признать: было в лесах Нового Южного Уэльса нечто, от чего хотелось молчать.

Здесь Букстехуде с его фугами-беседами из другого мира казался представителем иного вида.

Даже скал, подобных здешним, Рук прежде не видал: исполинские плиты и осколки породы беспорядочно громоздились друг на друга. Как бы описать их Энн? Он представил ее лицо, вообразил, как она смотрит на него, склонив голову набок и терпеливо ожидая, когда он подыщет подходящие слова, и перед его внутренним взором возник тот французский десерт, что они вместе пробовали в чайной на улице Сент-Джордж за несколько дней до его отплытия. Его промазанные заварным кремом коржи чем-то напоминали каменистые уступы здешнего ландшафта.

Есть это пирожное было невозможно: стоило откусить немного, как отовсюду вылезал крем. Поначалу им с Энн было неловко, но в итоге они от души посмеялись над тщетными усилиями друг друга. «Моя дорогая Энн, я оказался в землях, чрезвычайно похожих на тот десерт, который мы ели тогда в чайной „У Пенникука“ и которым стоило бы лакомиться в одиночестве. В остальном местность здесь сухая и каменистая».