Лев Толстой. «Пророк без чести»: хроника катастрофы - стр. 54

Какое же отношение это все имеет к изучению веры графа Льва Толстого, к его религиозному миру? Дело в том, что схема позволяет получить элементарное представление о религиозном мире конкретного человека или конкретной религиозной группы. Что касается Л. Толстого, то его религиозность есть очень замысловатая кривая (или поверхность) в описанном религиозном пространстве. Эта кривая имеет свои особенности. Толстого, как и многих других представителей его адогматического поколения, очень мало интересовал вопрос о субстанциях, о метафизических основаниях веры. Но вопрос, какую роль в жизни в жизни человека религия призвана выполнять, был для него принципиальным, главным. А его религиозный язык, как мы вскоре увидим, имел характерные особенности. Добавим при этом, что Толстой – очень рефлексирующий автор, он сознательно стремится выразить свои переживания и жизненные основания с помощью точных понятий и именно поэтому он так долго вел свой дневник, о котором мы подробнее скажем ниже. Я думаю, что Л. Толстой один из самых рефлексирующих авторов XIX века.

В дневнике Л. Толстого и его записных книжках содержится огромный материал, который может ярко проиллюстрировать предложенную выше схему. Я приведу несколько очень важных примеров.

2 июня 1878 г., то есть, как мы увидим позже, на самом пике своих религиозных исканий, Л. Толстой заносит в записную книжку следующую мысль:

Далее в этой книжке следует большой отрывок, который сам Толстой озаглавил так: «Не доказательство, но объяснение форм моей веры». Я думаю, всем читателям понятно, сколь интересны для анализа записи подобного рода, в которых рефлексивный дар автора проявился очень глубоко.

«Формы веры»— именно то, что нас будет интересовать более всего при изучении понятия «религиозный кризис». Я не буду приводить целиком последовавшую за этим заголовком запись, обращаю только внимание на один абзац (под номером 1), где Л. Толстой формулирует пять «безответных вопросов», в которых проявляется «невозможность знания», но на которые может ответить религия: «a) Зачем я живу? b) Какая причина моему и всякому существованию? c) Какая цель моего и всякого существования? d) Что значит и зачем то раздвоение – добра и зла, которые я чувствую в себе? е) Как мне надо жить? Что такое смерть? Самое же общее выражение этих вопросов и полное есть: как мне спастись? Я чувствую, что погибаю – живу и умираю, люблю жить и боюсь смерти, – как мне спастись?» (48, 187). Мы не будем разбираться сейчас, в каком смысле Л. Толстой употребляет здесь слово «спасение», но видим, что вопросы сформулированы предельно «функционально».