Лев Толстой. «Пророк без чести»: хроника катастрофы - стр. 35
Именно поэтому анализ связи идей Л. Толстого с взглядами Руссо занимает в соответствующем разделе этой книги важное место.
Лев Толстой и русская интеллигенция
«Г-н Фейербах в Берлине, подобно г-ну Огюсту Конту в Париже, предложил христианской Европе поклоняться новому божеству – роду человеческому».
Э. Сессе
Возвращаясь к характеристике русской духовной культуры XIX века, нужно отметить одну очень существенную деталь. Провести четкую границу между двумя тенденциями: традиционной, сакральной, церковной и секулярной, светской – не представляется возможным. Более того, и говорить о двух тенденциях можно только очень условно. Два мировоззрения в разных пропорциях и сочетаниях смешивались на макро- и мезоуровнях и в каждом конкретном индивидуальном сознании, тем самым секулярные идеалы проникали в Церковь, а элементы церковного сознания так или иначе сохранялись в образованном обществе: «Обе культуры живут в состоянии интрамолекулярного взаимодействия. Начавшись революционным отрывом от Руси, двухвековая история Петербурга есть история медленного возвращения»[28].
Выступление Л. Н. Толстого было настоящим бунтом против Церкви, но в этом бунте содержался принципиальный для Церкви, церковной догматики и для религиозного мировоззрения в целом вызов. «Почему вы, христиане, не живете по заповедям Христа?» – вот ключевой вопрос, который задавал Л. Н. Толстой. И не только Толстой. П. В. Басинский в книге «Святой против Льва» очень убедительно показывает, что этим же вопросом был озабочен, создавая свой Дом трудолюбия, и отец Иоанн Кронштадтский.
Если бы трактаты Л. Толстого содержали только критику христианского богословия, скорее всего, они остались бы незамеченными. Но произведения писателя, созданные после религиозного перелома, затрагивали глубинные духовные и нравственные мотивы русской жизни, они имели особую тональность, которая в первую очередь создавалась жгучим социальным пафосом, чувством вины перед народом и необходимостью религиозного переосмысления этой вины. Прав был Н. А. Бердяев, указывая, что «Толстой уловил и выразил особенности морального склада большей части русской интеллигенции, быть может, даже русского человека – интеллигента, может быть, даже русского человека вообще», и именно в творчестве Л. Н. Толстого произошла ставшая роковой для России встреча «русского морализма с русским нигилизмом»[29].
Русский нигилизм тут упомянут не случайно. Дело в том, что русская религиозная культура, какие бы ее оттенки и типологические особенности ее мы не рассматривали, обладает одним характерным признаком. Восходя генетически к русскому Православию, вся духовная энергия исторически шла не в дело внешнего жизненного и культурного строительства, нравственного, государственного, гражданско-правового воспитания, предпринимательской активности, а «в глубь религиозного развития духа, почти не определяя эмпирическую периферию жизни»