Лев любит Екатерину - стр. 20
– Целуй, – подсказала одна из девок, решившая, что дикий башкир не знаком со здешним обхождением. – Ни то удавят.
Салават ткнулся лицом вниз и вдруг почувствовал резкую боль. Самозванец схватил его пальцами за короткий нос. Под хохот вошедших в избу казаков он выволок сына старшины за порог и осведомился:
– Будешь служить?
Салаватка боялся двинуть головой и лишь часто-часто моргал, изображая согласие.
– То-то же, басурманская харя. Иди к своим. Я сегодня милостив.
Молодой бий вышел за палисад, махнул рукой, подзывая к себе конников Адналина. Выбора у них не было. Да и хотели ли они выбирать? Их миловали, принимали на службу. Чего же еще?
На следующий день к новоприбывшим соплеменникам приходил мулла Кинзей Арсланов. Благообразный, немолодой, с белой бородкой, росшей пучком, как у козла, не покрывая скул. Вместо шапки, он носил чалму и говорил степенно, то закладывая руки за кушак, то шевеля четками. Кинзей знавал Адналина и к его сыну отнесся дружелюбно.
– Это хорошо, что ты здесь, – сказал он. – Государь обещал все заводы сжечь, а земли отдать нам. Хозяев же Твердышева, Мясникова, Демидова повесить.
– А людей своих он куда денет? – не поверил Салават. – Тоже повесит? Их здесь почитай тысяч до десяти, а то и больше.
– Наше ли это дело? – покачал головой Кинзей. – На все воля Аллаха. Государь своих не любит – они его предали. А нас пожалует.
– Если он своих не любит, почему будет любить нас?
Сын старшины пребывал в сомнениях. Земли из-под Симского завода ему хотелось еще больше, чем офицерского чина. Но жизнь в Берде Салавату не нравилась. Душегубства много, а толку чуть. Оренбург как стоял, так и стоит. Что проку в казачьих разъездах под стенами? Или в том, что Самозванец каждое утро отправляется проверять посты? Однажды он поскакал пьяный, потерял стремя, чуть не рухнул с седла. Из крепости по нему начали полить, подкатили пушку.
– Берегись, государь! – крикнул один старый казак, подбирая повод Емелькиной лошади.
– Уймись, дед! – отвечал Самозванец. – Нечто пушки на царей льют?
И правда, двух подскакавших казаков убило. А сам Злодей даже хмеля по дороге не расплескал. Вернулся домой и завалился спать, потребовав пару баб, чтобы грели бока, и еще одну чесать пятки.
Когда новоприбывшим башкирам читали манифест: «Жалую вас верою и законом вашим, пропитанием, рубахами, портами, и будете, как звери степные», – Салават все косил глаза на сторону, все прикидывал, как утечь из проклятой слободы.
Ночью решился. На лошади через заставы не уйти. При въезде часовые. Вздумал пешком через ров, заметил, что в одном месте стена не так высока. Кубарем скатился в снег. Оскользнулся, вступил в ров и, закрыв лицо шапкой, шел среди смерзшихся человеческих тел, наступая на холодные руки и лица. Смертельно боялся ворон – вдруг станут клевать глаза? А следовало собак. Встретила его целая стая псов до пяти, крупные, наели бока. Молодой бий обнажил саблю, зарубил пару подступившихся к нему тварей. Остальные разбежались.