Лестница в небо - стр. 11
Храм Архангела Михаила действительно необыкновенный, с необыкновенной историей, в которую включены имена людей, трудами и молитвами своими созидавшими и сохранившими святыню…
В этот храм и шёл наш герой, выйдя из автобуса на остановке. Дорожка от остановки до ограды с коваными решётками на белокаменном фундаменте не занимала и десяти минут. Александр Иванович был крещён родителями в детстве и в Бога верил. Но верил не истово, слепо и фанатично, а спокойно, уважительно и уверенно, как верит в отца сын, зная, что отец рядом, что он никогда не бросит, а справедливо подскажет, протянет руку и поможет, и, если ты заслужил, простит грехи и проступки. Иваныч не держал постов, слабо знал календарь церковных праздников, но основные, конечно, помнил и отмечал. Да и молился он дома каждый день, зажигая свечу из коробочки с надписью: «Свечи для домашней молитвы» и собирая у себя на столе самые главные и любимые им иконы: Иисуса Христа, Божьей Матери «Нерушимая стена», Николая Чудотворца и великомученика Пантелеймона. Ещё очень любил Александр Иванович икону «Вера, Надежда, Любовь и мать их Софья», так как узнавал в одной из сестёр на иконе свою жену Любу, а в другой сестре – Любину единокровную сестру Веру. А всего их было родных сестёр три– как на иконе. Хотя третья их сестра была не Надежда, и отношений с ней он не поддерживал. Причины для этого были, но возвращаться к ним не хотелось даже в мыслях.
В этом проклятом високосном пандемийном 2020 году потерял он по причине коронавируса жену свою Любовь, которую страшно любил, и с которой прожили они вместе больше тридцати шести пяти лет, зимой этого года отметив агатовую свадьбу. Рана от неожиданной смерти супруги сильно кровоточила, и часто по вечерам у икон во время молитвы за упокой души жены текли и текли слёзы по лицу Александра Ивановича, остановить которые он не мог и не хотел. Только единожды он рассказал о своей тоске своему лучшему другу, с которым вместе работали за Полярным кругом на одном из предприятий министерства обороны. Саша был на предприятии главным механиком, а его друг, которого он звал Женя, – хотя был Женя старше на несколько лет и звался Евгением Григорьевичем, – главным энергетиком.
Вот какой рассказ услышал в тот раз Женя от своего друга, будучи проездом в Москве и остановившись на сутки у Александра Ивановича дома. «После смерти жены Любаши в реанимации городской больницы с диагнозом COVID-19 состояние нервной системы моей стало просто безобразным. Временами я не хотел, но кричал по-настоящему от боли из-за её смерти. Пришлось обращаться к невропатологу. Таблетки, рецепт на которые я получил у врача, я пил дисциплинированно где-то полгода, понимая, что без них, один, я с этим горем не справлюсь. К седьмому месяцу таблетки видимо начали действовать «по полной», я немного успокоился, так как понимал, что постоянные истерики, а именно так назвала мои непроизвольные крики врач, до хорошего не доведут. А попадать в дурдом, по понятным причинам, не хотелось. Женя, я каждый вечер после Любиной смерти начал молиться святым и Господу нашему Иисусу Христу за упокой души её и просить принять её в царство небесное. В мае чувства мои несколько изменились: я перестал плакать, смотря на Любины фотографии и молясь за упокой её души. Но каждую секунду, свободную от мыслей по работе или домашних дел, а частенько и параллельно с этими мыслями, я видел картинки её присутствия в тех или иных местах или обстоятельствах нашей совместной жизни, слышал её голос, видел её улыбку, узнавал её жесты, походку, движения. Знаешь, Жень, когда старца Симеона Афонского спросили: «Кто лучший в жизни учитель?», он ответил: «Страдание!» Оказывается, страдание тоже может быть учителем и лекарством. И я почувствовал, что не могу с сухими, без слёз, глазами смотреть на Любашины фотографии. Я просто хотел во время молитвы и находясь напротив её чудной фотографии на компьютере, плакать, но таблетки продолжали делать своё успокаивающее дело. И я от них отказался. И то, чего я хотел, – я добился. Теперь каждый вечер я опять плакал у икон и её фотографии. Пришло понимание слова «мазохизм». Это сладкое чувство боли и страдания по страшному поводу гибели жены. Не знаю, можно ли назвать это мазохизмом. Я его раньше представлял по-другому. Но то, что после молитв и слёз приходило на время успокоение, – это точно. Телефон, настроенный продвинутой внучкой, каждый день ровно в одиннадцать часов напоминает мне, что пора пить таблетку, – ту самую, успокоительную, и я каждый день ровно в одиннадцать часов выключаю заставку – напоминание на экране телефона – и работаю дальше, чтобы вечером со слезами встретиться с фотографией Любани и иконами святых. Я предполагал, что мазохизм – это осознанное нанесение самому себе ран и увечий. Видимо, бывает ещё и духовный мазохизм? Нужно ли с ним бороться? Если нужно, то как? Таблетками? Идёт второй года после смерти Любы, может, через какое-то время придёт понимание, как дальше жить и на что и кого ориентироваться, кроме Бога и фотографий, запечатлевших мою жену-красавицу! Вот так, Женечка! Вот так и живу. А теперь давай за упокой души Любы выпьем вина по рюмочке».