Лестница. Сборник рассказов - стр. 2
Причмокивая карамельку, Иван Фёдорович неловко кивнул и подсел к костру.
– Пришёл? – спросил Бог без всяких предисловий, словно только его, Ивана Фёдоровича, и ждал сегодня весь день.
– Да вот, – пожал плечами Иван Фёдорович. – Не думал, не гадал.
– А оно так обычно и бывает, – кивнул Господь, неторопливо раскуривая простецкую деревянную трубку, пыхая сизым дымком, который тут же уносился бризом вслед за дымом костра. Пахнуло чем–то церковно–ароматным, нежным и вдохновенным, как трепетная девичья молитва.
– Сладкое, стало быть, любишь? – произнёс Бог, раскурив наконец люльку. И бросил быстрый взгляд на провисшее мокрым лоскутом поздневечернее небо. – Дождь будет.
– Люблю, – признался Иван Фёдорович. И усмехнулся: – «Сладкая» смерть у меня была.
Господь гоготнул, покивал:
– Ага. – И добавил задумчиво: – Но, я тебе скажу, бывает и слаще.
«Да он совсем простой мужик! – благодушно подумал Иван Фёдорович. – А я его другим представлял».
Хотя, честно говоря, Иван Фёдорович Бога вообще не представлял, или представлял крайне редко и довольно абстрактно. Метафизических размышлений был он не любитель – он больше по технике специализировался. Страстью его были машины, а в церковь он если и ходил, так это пару раз, когда жена посылала за святой водой, на Крещение. Тем не менее, при входе за церковную оградку, Иван Фёдорович шапку снимал, смущённо посматривал на образа и чувствовал себя странно и как–то ненатурально…
Перебивая думы и воспоминания, внутренний голос шепнул ему: «Ты поосторожней с мыслями–то! Он ведь всё видит».
Иван Фёдорович спохватился, бросил на Бога испытующий и смущённый взгляд. Но Бог если и видел всё, то виду не подавал. Сидел себе, покуривал трубочку да смотрел задумчиво в огонь.
– Водку жалко, – вздохнул Иван Фёдорович совершенно не кстати.
– А? – не понял Бог.
– Водку, говорю. В машине осталась. Сейчас оприходовали бы, за знакомство–то. Или ты, поди, не пьёшь?
– Отчего же, – просто ответил Господь. – На Пасху или, там, на Рождество – очень даже. Ну, и у костра, на природе, водочка тоже ничего.
– Ага! – обрадовался Иван Фёдорович пониманию. – Мы, вот, с Петром как на рыбалку соберёмся, на Гривку, к затонам… Костерок разведём под ушицу и-и… А какие там кузнечики – это ж удивление одно!.. А дрозды, дрозды–то чего вытворяют, ты бы послушал!.. А то, слышь, давай с нами, в пятницу, если…
И тут вдруг, разом, осознал Иван Фёдорович всю страшную правду своего теперешнего положения и сразу осёкся, замолчал. Защипала глаз горючая слеза понимания того, что всё кончилось, и никогда уже ничего не будет: ни ушицы, ни водочки, ни запаха карбюратора, ни хозяйственного голоса жены, диктующей список покупок, ни холодного ручья поутру, ни дроздиной вечери. «Фруктовый микс» утратил весь свой лимонно–жизнерадостный вкус, оборотившись химически–ненатуральным смертоносным сплавом.