Лесные Вехи - стр. 6
Ветви хлестали ее по лицу и выставленным в слабой защите рукам. Ноги то и дело оскальзывались и спотыкались, сердце билось испуганной птицей в груди. Пару раз она упала и рассадила руки и ноги в кровь, но боль тела не могла затмить боль сердца. Еще один шаг… И… Опушка леса?! Вот она деревня, виднеется через поле.
Баба ринулась было обратно в лес, но растерянно остановилась… Пока бежала на плач ребёнка, не заметила, что почти стемнело. Вон и в деревне уже видно тусклый свет в окнах и дым давно валит из труб. Она обреченно села на землю и горько зарыдала.
Назад, в лес, пути нет. Солнце вот-вот скроется за горизонтом: и дитё не найдёт, и сама пропадёт. Вперед, в дом мужа, ноги не несли… За то, что потеряла в лесу первенца, да и корзину с ягодами, её жаловать не будут. Трёпку зададут не малую.
Но не трёпка её пугала больше всего, а то, что от лесу, в котором ребёнок остался отойти придётся и ждать покуда солнце не взойдёт. Горькие слезы текли по щекам, сердце сжималось от горя и тоски, руки беспорядочно рвали волосы из-под сбившегося с головы платка.
Солнце село, стало совсем темно. В деревне забрехали псы. Сидеть больше не было смысла. С трудом поднявшись на ноги Палаша побрела в крайнюю избу, где её уже давно заждались домочадцы. Их обеспокоенные крики доносились даже до сюда.
В избу нырнула со стороны сарая и прошмыгнув мимо матушки, едва успевшей открыть рот для вопроса, быстро юркнула в бабский угол. Здесь разгневанные муж и батюшка не достанут. Теперь если только матушка за косы оттаскает. Матушка – сердешная, знает каково дитя лишиться. У самой Мара троих прибрала.
Весть о том, что Палашка вернулась из лесу без ребёнка быстро разнеслась по дому. Бабы заохали, мужики же начали костерить непутёвую на все лады в бессильной злобе, что не могут достать из бабского угла. Матушка, спасибо, за косы не вытащила к ним, но побранить, побранила. За тем и оставила невестку горевать в полном одиночестве.
Домашние пошумели и угомонились, разбредясь по своим углам на ночь, а Палашка так и осталась в бабском угла среди утвари. Одна в своём горе.
Сердце ныло в груди, или это переполненная грудь ныла в ожидании дитя, или то и другое. Паланья прикоснулась к затвердевшей груди и тут же по животу потекло ничем не сдерживаемое молоко. Жалко. Добро пропадает… Она взяла крынку и начала сцеживать в неё драгоценную жидкость. Мерный процесс немного успокоил, белое молоко с тихим шуршанием пенясь потихоньку наполняло глиняный кувшинчик. А ведь должно было достаться ребёнку. Слезы снова подступили к глазам. Нельзя плакать – молоко горчить будет. Пусть не Демиду, соседским деткам отдаст. Опустошив обе груди, Паланья отложила крынку в сторону, накрыла её чистой тряпицей и, опустив голову на сложенные на столе руки, дала волю слезам. Да так и уснула.