«Лесной царь» – Иван Шишкин - стр. 6

Летняя практика воспитанников Академии проходила на Валааме и с пейзажей, выполненных Шишкиным на этом ладожском острове, пожалуй, и следует вести счёт работам, отмеченным его особым авторским стилем, когда запечатлённая природа живёт на холсте независимой от человека жизнью, являясь к нему как неколебимая стихия, во всей своей мощи и монументальном величии. Все внимательно выполненные детали не дробят изображение, а собираются в единый целостный ландшафтный портрет, где всякая подмеченная частность рассказывает о характере изображаемого места, формирует его неповторимое и живое обличье.

За работы на Валааме Шишкин получает множество наград и поощрений, а за картину «Вид на острове Валааме. Местность Кукко», экспонированную на академической выставке 1860 года, удостаивается Большой золотой медали, дающей ему право на заграничный пансион. Совет Академии был немало удивлён запросу Шишкина разделить своё пансионерство надвое: одну половину посвятить загранице, а другую – работе в России и изучению русского пейзажа. Среди всех выпускников Академии, удостоенных Большой золотой медали, о такой просьбе администраторы и преподаватели Академии слышали впервые.

Шишкин едет за границу только в апреле 1862 года, а не сразу после окончания Академии. Перед поездкой он посещает свои родные места, Елабугу, где много работает с натуры.

Свой пансионерский маршрут Шишкин начинает с Германии, с Мюнхена, где какое-то время работает в мастерской братьев Адамов. Мюнхен оставил у Шишкина дурное впечатление из-за неприятного инцидента, повлекшего за собой судебное разбирательство. В пивной группа немцев начала презрительно отзываться о русских и о России. Шишкин вступил в спор, закономерно перешедший в драку. Обидчики были посрамлены и сокрушены, и им не оставалось ничего иного, как только жаловаться на могучего русского. Занятно, что в деле фигурировал железный прут в три пальца толщиной, который Шишкин изогнул в дугу. Суд оправдал русского богатыря, а немецкие художники в знак уважения к патриотической позиции талантливого коллеги понесли его из зала суда на руках в ближайшее питейное заведение.

После Мюнхена Шишкин направляется в Швейцарию, в мастерскую анималиста Рудольфа Коллера, у которого берёт уроки изображения животных. Шишкин не перестаёт учиться и как он однажды заметит: «Художник и ученый совершенствуются до конца своих дней».

Летом 1864 года Шишкин вместе с другим художником Львом Каменевым работает на пленэре в Тевтобургском лесу. Казалось бы, ну вот они, наши отечественные барбизонцы! Хотя тех, правда, было числом поболее, да лес был не саксонский, а французский – Фонтенбло. Любопытно, что перед тем как углубиться в заповедные чащи Тевтобургского леса, Шишкин посетил Париж и имел возможность видеть картины Теодора Руссо, Жюля Дюпре, Констана Тройона и других барбизонцев. Но их творчество не впечатлило «царя леса», как назовут Шишкина чуть позднее. Только стоит ли удивляться, что Шишкина оставили равнодушным предтечи импрессионизма, ведь он понимал пейзаж совершенно иначе, нежели они. Лес для Шишкина – это не освоенный сознанием и чувством феномен природы, а потому сопричастный и понятный человеку, но особенная стихия, исполненная тайн и неодолимой силы. Лес в его работах совершенно несопоставим с человеком ни по масштабу, ни по своей сути. Два года спустя Шишкин и Каменев вновь окажутся на пленэре в лесу, но уже у себя на родине, в Подмосковье. Там он окончательно утвердится в правильности своего творческого пути и понимания природы. И пансионерская живописная практика в Тевтобургском лесу в этом отношении окажется весьма кстати.