Леший в погонах - стр. 2
Русские! Анна так и не поняла их, хотя вокруг за последний год их было немало. И горничная была русская, и в ресторане работали русские девушки, и в офицерском гарнизонном клубе, и в городской управе тоже. Они как будто смирились с оккупацией, и в то же время Анна часто ловила на себе ненавидящие взгляды русских женщин. Анна хорошо знала, ей вбили в голову, что при большевиках русские не жили, а мучились, находились почти в рабстве. А немцы принесли сюда порядок, многих увозили на работу в Германию, где люди были защищены, были сыты. Да, убивали тех, кто восставал против германской власти, но это неизбежно. Русские должны были покориться, но они не покорялись. Анна знала, что леса полны партизан, кровожадных и беспощадных.
И тут сердце снова заколотилось. Жуткий смертельный ужас снова охватил Анну, и все внутренности сжались. В воздухе нарастал звук авиационных моторов. Еще минута – и над головами пронеслись советские штурмовики. Всполохи огня, черные клубы разрывов, огонь, грохот! Все двигавшееся по дороге горело, взлетало в воздух, а сверху снова и снова атаковали самолеты с красными звездами на крыльях. Оставляя за собой дымные следы, проносились ракеты, и снова вздымалась земля, рвался и горел металл. Муж кричал водителю, чтобы тот сворачивал в лес, на лесную дорогу. Отто кричал, что здесь не свернуть, надо проехать еще несколько метров. Эти крики, в которых не было уже ничего человеческого, заставляли стонать. Анне хотелось самой что есть мочи закричать, чтобы все это прекратилось. Грохот, разрывы, горящие люди и машины на дороге, вой моторов, крики детей в кабине… Боже…
Максим Шелестов ехал по вечерней Москве и смотрел на небо. Грохотал орудийный салют. Сколько людей на набережных, сколько людей на мостах! И все с восхищением смотрят на небо. Всего год, как прозвучал первый салют в честь побед наших войск, освободивших Белгород и Орел, а люди уже привыкли к победам, люди с надеждой и верой смотрят на небо, слушают грохот артиллерийских залпов и мысленно, всем сердцем, пребывают со своими мужьями, сыновьями и братьями там, на далеких фронтах. Ведь в честь них это торжество, страна гордится своими воинами, их победами.
Шелестов ехал по вызову Платова, не удивляясь, что комиссар госбезопасности ждет его вечером. Меньше людей увидят Максима Андреевича у входа в здание на Лубянке, меньше людей увидят его в коридорах наркомата. Может быть, не только Платов, но и Берия будет участвовать в этой встрече. Как-то Сосновский пошутил, что их группа уже стала личной гвардией Берии, которую на простые задания не отправляют. Михаил даже вспомнил вычитанное где-то из воспоминаний приближенных Наполеона, как он только в критических ситуациях, когда нужна была победа, и только победа, отдавал приказ: «Гвардия, в огонь!» Да, были времена, а Наполеона даже его гвардия не спасла в 1812 году в России, да и под Ватерлоо тоже. Коган тогда язвительно заметил Михаилу, что тот приравнивает личность Берии к личности Наполеона. Шелестову пришлось вмешаться и перевести разговор на другую тему. Обсуждать наркома, да и вообще кого-либо из руководителей страны, в группе не следовало. Не тот уровень осведомленности и ответственности у членов группы, чтобы кого-то оценивать. Им необходимо выполнять свою работу, на своем уровне.