Лёшенька. Часть вторая - стр. 3
Продотрядовцы загрузили в сани мешки с зерном, картошкой и отъехали.
Яшка сплюнул и с досадой сказал:
– Замёрзнет у них картоха в такой-то мороз, даже сеном не накрыли.
– В школу опоздали, – вздохнул Лёша.
– Ничего, поднажмём – ко второму уроку успеем.
Со дворов доносился бабий вой, наверно, солдаты нашли у кого-то спрятанный хлеб.
– Я так и обмер, когда они крышки откинули, – признался Яшка. – А сам смотрю: ларь пустой, а по дну мышь бегает.
– Я всем глаза завязал, – улыбнулся Лёша, – чтобы вы с мамкой себя не выдали.
– А два мешка таки забрали. – Яшка вспомнил печальные и полные укоризны глаза рабочего и женщины с плаката и махнул рукой: – Ничего, мы же не хлебные пауки, можем и поделиться с голодающими…
Дар
Мамка… Не сидевшая без дела, не боявшаяся никакой работы, умеющая всё на свете: и косить, и жать, и ткать, и прясть. Сильная, здоровая… да болела ли она когда-нибудь раньше? Яшка не смог вспомнить, сколько ни хмурил лоб. Нет, кажется, никогда и болела, даже не кашляла. А теперь лежит на кровати похудевшая, лихорадочный румянец на щеках горит. Термометра нет у Сапожниковых, но и без того понятно, что сильный жар.
Яшка осторожно прикоснулся ладонью к мамкиному белому лбу и испуганно одёрнул руку – горячий. А ведь ещё вчера здоровёшенька была… Эх, не надо было ей в лес ехать. Разве они вдвоём с Лёшкой не управились бы?
С утра запрягли Вишенку в сани и выехали за дровами. Мороз был крепкий, день ясный, солнце слепило глаза. Осталась позади Василёвка, впереди темнел лес.
– Снегу-то, снегу… – сказала мать, неловко вылезая из саней. – Вишенку придётся у дороги оставить – увязнет кобылка.
Она шла впереди, глубоко проваливаясь в сугробы и набирая полные валенки, за ней Лёшка и Яшка с заткнутым за пояс топором. Они выбрали подходящую высокую сосну, утоптали вокруг неё снег.
– Я сам, – сказал Яшка и отстранил мать.
Он ловко бил топориком по стволу, с каждым взмахом всё больше углубляясь в дерево, только щепки летели.
– Давай я, а то выдохнешься, – остановила мамка.
Клиновидная вырубка становилась глубже и шире. Втроём они навалились на сосну, и она с шумом обрушилась в снег. Очистили ствол от веток, разрубили его на несколько брёвен, перетащили в сани. У матери в валенках растаял снег, хоть и вытряхивала его, ноги стали мокрыми и холодными. Но ничего, ещё немного – и дома отогреется.
А на другой день почувствовала разбитость и слабость в теле. Поднялась на дрожащие ноги и принялась растапливать печь, поминутно присаживаясь и отдыхая.
– Яша…
Тот протяжно зевнул, свесил с печки взлохмаченную голову: