Лёшенька. Часть первая - стр. 11
Котята спали возле матери-кошки, она почти не отходила от них.
– Я ей сюда приношу молоко, – сказал Лёша.
– Какие маленькие, хорошенькие! – умилилась Полинка. – Как ты их назвал?
– Зайчатами. Раз кошка – Зайка, то котята – Зайчата!
В окне мелькнул пёстрый сарафан, зашуршало и затопало в сенях.
– Феня хлеб несёт, – ответил Константин на удивлённый взгляд свояченицы.
Феня вошла без стука, прижимая к груди каравай в полотенце. Смутилась, увидев Веру, и хотела сразу уйти, но её приветливо пригласили к столу.
Феня робко присела на лавку, приняла у Константина чашку. Пила пустой чай, делая вид, что очень заинтересована вышивкой на занавесках.
– Фенечка, сахар возьми и пирожок… удались мне они нынче.
Стесняясь, Феня надкусила пирожок. Вера украдкой наблюдала за ней. Хороша девка, что говорить. Золотистая коса через плечо, веснушки на милом лице, широкий сарафан не скрывал пополневшей фигуры.
«Тяжёлая», – определила Вера.
– Что же ты, Феня, Яшку моего не дождалась? Я-то думала, что невеста наша растёт, а ты вперёд замуж выскочила. Когда же успела?
– Что вы, тётенька Вера. Мама говорит, что рано мне, – поперхнулась и залилась краской Феня. Она торопливо попрощалась и попятилась к выходу, Вера видела, как Феня мучительно втягивает живот.
Константин сидел неестественно прямо, будто аршин проглотил, потом выговорил:
– С чего ты взяла, что Феня замуж вышла, сестрица Вера?
– Да ни с чего, просто подумалось.
– Да она завсегда в теле была, – облегчённо выдохнул Константин.
Вера промолчала и подумала: «Что-то вертишься ты как уж на сковородке, братец Константин. Неспроста это, ой неспроста…»
По молодости Феня не сразу поняла, что затяжелела, а потом испугалась страшно и не осмелилась признаться Константину. Как ни таилась она, нося широкие сарафаны и подвязывая живот полотенцем, Матрёна беременность всё же заметила.
Феня сидела на лавке с каким-то рукоделием и вдруг замерла, прислушиваясь к толчкам внутри себя. На лице засветилась тихая улыбка, Феня не замечала, что мать сверлит её взглядом.
Матрёна подскочила к дочери и рывком задрала подол, та и ахнуть не успела.
– Сучка… – прошипела Матрёна, увидев круглый живот. – Дофорсилась, догулялась, вертихвостка окаянная! Кто?! Отвечай, кто?! Этот колченогий?!
Феня плакала и закрывалась от пощёчин руками. В сердцах оттаскала Матрёна за косу беспутную дочь, сдёрнула с гвоздя кнут.
– Маменька, маменька, ты куда?
– Знаю куда!
Шипя и булькая, как кипящий самовар, Матрёна ворвалась в дом к Константину. Тот уставился на гостью недоумением, переводя взгляд с кнута на её красную физиономию.