Лепила - стр. 27
Учился он хорошо, даже можно сказать, отлично. «Весь в отца», – частенько говорила мать, причем так, чтобы эти слова слышал и сам «инженер Караваев». Тот делал вид, что не замечает комплимент, а сам начинал светиться изнутри, так ему это нравилось. Сначала мальчик не замечал, но потом стал улавливать, что мать, отпуская в его адрес очередную похвалу, думает как будто о чем-то своем, далеком и нездешнем. И уж точно – не об «инженере Караваеве». И это вместо того, чтобы одарить мужа благодарным взглядом.
Это тревожило парня, он подсознательно понимал, что наблюдает тайну, познать которую ему пока не дано. Одновременно с этим его отношение к отцу, вечно занятому своими делами и не уделяющему сыну отдельного внимания, становилось прохладным и настороженным, причем с каждым днем все больше и больше. Он видел – нет, скорее чувствовал, что родителей разделяет какая-то невидимая грань, пройти сквозь которую им очень сложно да и, похоже, не очень-то хочется.
Мальчик интуитивно вставал на сторону матери, хотя причин не уважать и не любить отца у него не было. Разве только за то, что он не такой деловой, как некоторые их знакомые. Да, он не может спекулировать, прикрываясь вывеской «Предприниматель», у него нет могучего торса и белозубой улыбки, как у того же Сталлоне, он неспособен обеспечить семью современными материальными благами, о которых постоянно твердят по телевизору и в школе… Но он – его отец, одно только это должно служить основанием для доброго к нему отношения. Родителей ведь не выбирают.
Мать вела хозяйство, иногда подрабатывала репетитором по русскому языку, внося, по мере возможности, свой скромный вклад в семейный бюджет. Первые годы после рождения сына она еще числилась в какой-то научной конторе. Но постепенно работы там становилось все меньше и меньше, денег практически не платили, и ей пришлось уйти. Вся надежда была теперь на «инженера Караваева», работавшего в том же институте на небольшой руководящей должности. На этом уровне дела тогда еще более-менее ладились.
Жестокие девяностые давили на людей, навязывая им свои безжалостные правила. Сын все яснее видел, как гнутся под тяжестью быта его родители. Все прочнее становилась та самая непробиваемая грань отчуждения. Все больше некогда дружная семья напоминала разваренную картошку в выкипевшей кастрюле на плите, которую некому выключить…
Это случилось в новогодние каникулы, прямо за праздничным столом. За окном стрекотала пальба (то ли хлопушки, то ли, в соответствии с эпохой, бандитские разборки – в любом случае весело!), телевизор пытался убедить пьяных россиян, что это самые счастливые дни в их жизни, то тут, то там раздавались радостные возгласы подзагулявших компаний.