Леонид - стр. 51
Среди операторов и фотографов находился юноша, почти подросток. На голове его от волнения трепетал светлый хохолок. На тонкой шее крутилась во все стороны круглая голова с голубыми глазами, которые то возмущались и темнели, то восхищались, становились прозрачным, как апрельская вода. Ему хотелось вмешаться в спор, он порывался, и с трудом себя останавливал. Принимался фотографировать.
Лана была оглушена криком. Удивлялась ярости, с которой обсуждались дела давно минувших дней. Ненависть, как гарь в курной избе, летела в окно. Кремль, затуманенный ненавистью, превратился в чешуйчатую зеленую ящерицу.
– Друзья, мы прожили ужасный двадцатый век. Весь век Россия провисела на дыбе. Нам пора перевернуть эту черную страницу истории. Конечно, Троевидов – не совершенство, но при нем хотя бы нет репрессий, – это говорил писатель, чьи романы казались бархатными, но были писаны на железе. Он призывал к примирению в культуре, но его творчество множило ссоры. – Нам нужно отбросить эту смехотворную русскую мифологию, – о «Русском чуде», о «Русской мечте». Вступить, наконец, в семью европейских народов, и у нас станут чистить помойки и мыть перед обедом руки.
У писателя было круглое, как осетинский сыр, лицо и полностью отсутствовали брови. Красноватые кроличьи глаза непрерывно мигали.
На него ястребом спикировал член Монархического Союза. С белыми желваками, костяным носом, он прицепил на грудь двуглавого орла. Он метнулся к писателю. Казалось, вцепился ястребиными когтями и стал драть отточенным клювом:
– Во всех русских бедах виноваты проклятые писателишки. Гнусные интеллигентики. После их романчиков взорвали Государя Александра Второго. После их рассказиков расстреляли Государя Николая Второго. Они своими нобелевскими книжонками угробили Советский Союз, который тоже был империей с некоронованным императором Сталиным. Теперь все точат, грызут, отгрызают потихоньку ломоть за ломтем. Ждут, когда упадет государство. Не жаль Троевидова, он слюнтяй, слабак. Жаль Государства Российского. Писателей надо брать на учет, как геев и наркоманов.
Все кричали, били кулаками по столу. В этом хриплом клубке трудно было угадать, кто сталинист, а кто монархист. Кто возвеличивает ГКЧП, как героев, а кто хулил, называет группкой предателей.
Юноша с хохолком порывался вставить слово, но ему не давали. Его выступление не было предусмотрено.
Он огорчался, чуть ли ни плакал, обиженный невниманием взрослых.
Златоведов скользил в этом бурлении, как скользит форель среди горных порогов. Азартно восклицал: «О, великая русская словесность! О, великое русское слово»! И тут же: «Блок поставил Христа во главе пьяных матросов, вот и получайте теперь бандита в белом венчике из роз»!