Леона. На рубеже иных миров - стр. 31
Леона весело усмехнулась своему отражению, слегка наморщив небольшой остренький нос, и отошла от зеркала. Она споро прибрала кровать, собрав все постельные принадлежности, сложила их стопкой у изголовья и подошла к придвинутому к стене сундуку. Девушка опустилась перед ним на пол, поднимая крышку и в очередной раз осматривая содержимое. Рядом стояли уже частично заполненные седельные сумки из плотной дубленой кожи. Леона потянулась в их сторону и, шурша днищами котомок по деревянному полу, притянула к себе и стала укладывать внутрь, доставая из сундука, оставшиеся вещи. В самую последнюю очередь она убрала запасные штаны из мягкой кожи и легкую рубаху, чтобы сменная одежда была близко, и не пришлось перерывать все в ее поисках.
Еще раз осмотрев содержимое всех сумок, и удостоверившись, что все необходимое сложено, Леона взяла из сундука мошну и, вынув бо́льшую часть монет, повязала кошель на пояс. Несколько монет она разложила по пришитым изнутри накладным карманам портков, немного убрала в котомки, еще часть завернула в маленький узелок и повесила на шею, убрав за пазуху.
На самом деле ей не казалось это обязательным, но Ружена настояла, а Леона не стала спорить.
«Во всяком случае, — как она подумала, — осторожность, действительно не повредит».
После сборов в сундуке осталось лишь ее девичье очелье[1] и тряпичная кукла, которую она когда-то сшила под присмотром Добролюба. Она бережно взяла ее в руки, мягко погладила по сшитому из цветастых обрезков платью, перебрала меж пальцев серые волосы из тонких ниток… Она улыбалась, рассматривая неумело пришитые глазки-пуговки, и с веселой усмешкой вспоминала, как старалась, делая ее, и как сильно потом радовалась и гордилась собой.
Теплой волной разлились в груди эти светлые воспоминания… Она вдруг печально хмыкнула: вот и все, что осталось от ее детства — старая кукла и девчачье очелье. Леона убрала куклу обратно, бережно положив рядом с повязкой, и опустила крышку сундука.
Закончив сборы сумок, она надела удобную кожаную куртку, повесила на пояс ножны с маминым кинжалом, разложила по карманам яры и достала из шкафа тул[2], полный стрел, и кожаный налучь[3] с разобранным луком.
С легкой тоской Леона в последний раз оглядела опустевшую комнату. Улыбнулась. И, подхватив свою поклажу, вышла из светелки, плотно закрыв за собой дверь. И быстро спустилась в горницу.
За печкой уже хозяйничала Ружена. Она споро выкладывала из горшка дымящуюся картошку и смазывала ее золотистым сливочным маслом. На столе уже ждала крынка козьего молока и свежий, еще горячий круглый хлеб с сетью трещинок на присыпанной мукой корочке. Рядом с печкой на полу стояло пустое блюдце из-под сметаны, у которого сыто облизывалась урчащая Маська. Домового видно не было.